Сибирские огни, 1973, №5
«Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки».—Надежда качнула головой: —Хорошо! —И снова уткнулась в рукопись: —«Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по сво бодно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врага ми и не оступаться в соседнее болото, обитатели которого с самого на чала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбра ли путь борьбы, а не путь примирения».—Снова качнула головой: — Очень хорошо! —И продолжала переписывать: —«И вот некоторые из нас принимаются кричать: пойдемте в это болото! —а когда их начина ют стыдить, они возражают: какие вы отсталые люди! и как вам не совестно отрицать за нами свободу звать вас на лучшую дорогу! — О да, господа, вы свободны не только звать, но и идти куда вам угод но, хотя бы в болото; мы находим даже, что ваше настоящее место именно в болоте, и мы готовы оказать вам посильное содействие к в а ше му переселению туда. Но только оставьте тогда наши руки, не хва тайтесь за нас и не пачкайте великого слова свобода, потому что мы ведь тоже «свободны» идти, куда мы хотим, свободны бороться не только с болотом, но и с теми, кто поворачивает к болоту!» Надежда положила ручку. На ее лице светилась теплая улыбка. Г л а в а д е с я т а я 1 Три ночи подряд снилась Глаша. Пышноволосая, беленькая. То в вышитой кофточке, то в легком платье без рукавов. Плавали с ней на лодке по тихой протоке Тубы; взявшись за руки, подымались на седло вину горы Ойки; рвали какие-то прелестные орхидеи... Чудно-—в Си бири—орхидеи! И крупнее алых лесных пионов —марьиных кореньев. Зачем будоражится память? Ведь даже для Глаши нельзя, ни в ко ем случае нельзя нарушить обет холостяцкой жизни. Только после ре волюции... Вчера, ложась на жесткий тюремный матрац, мысленно сказал: «Не йадо больше... Ни к чему...» А она опять явилась к нему во сне. Веселая, звонкая, как бубенчик. В Шошинском бору. Босоногая. Быст ро перебегала от сосенки к сосенке, кричала, перейдя на «ты»: «Дого няй!» А когда догнал —сама поцеловала... Курнатовский проснулся весь в поту'. Дышал тяжело. Откинул лип кую дерюгу, заменявшую одеяло... Напрасно накрывался: в тесной камере даже ночью душно. Ма ленькая форточка не спасает. Не оторвать ли табуретку от пола да не трахнуть ли по окну?.. Нет, зачем же?.. Часовой выстрелит —подымет ся переполох... Не такое у него здоровье, чтобы напрашиваться в кар цер, в темноту сырого каменного мешка... Виктор Константинович расстегнул мокрую рубашку, провел рукой по груди. Встал. Прошел по камере. Для его длинных ног —три шага от окна до двери. Если укоротить шаги, можно сделать пять. Туда и об ратно. Туда и обратно. Но спокойствия не обрел. В голове все то же. Теперь даже обе се стры Окуловы. Если бы мог, написал бы и Катерине, и Глаше: пусть
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2