Сибирские огни, 1973, №5

да человечности, доброты. И не случайно в третий сборник вошло одно старое — из первого сборника «Земляки» — стихотворе­ ние об известном законе радиоэфира: в каждом часе оставлять «БОБ-время», чтоб слушать, не просит ли кто: «Спасите наши души!» — Не хочу, чтобы будни, Как дорожные будки, мелькали, Чтобы все мы спешили куда-то. Друг другу руки не подав, Я хочу, чтобы люди Раз в день про свое умолкали: Вдруг над рядом живущим Нависла беда! («Внимание») Кто он — лирический герой Анатолия Кукарского? Прежде всего, это он сам, сибиряк, журналист, человек, которому в победном мае 1945-го исполнилось один­ надцать лет. Он родился в Тюмени и рос на Оби, война гремела далеко от него. Но и для него это были годы, опаленные вой­ ной. И память о детстве у него, как у мил­ лионов его сверстников, — это память о детстве военных лет. За селом обозный скрип — Фонду оборонному. Над селом тоскливый вскрик — Похоронная... Эти строки — из «Русских частушек», стихотворения, может быть, самою при­ влекательного в «Позднем лете». Впрочем, рядом с ним можно поставить и «Подгор- ну», и «Балалаечку», и «Витьку Спиридоно­ ва». Объединяет их не декларируемая, но отчетливо в каждой фразе проступающая любовь к Родине, к России. Они легко сливаются в цикл (жаль, что в сборнике этого не сделано) — в них есть взаимо­ связь и единство, их хорошо заключило бы вот это: Российской речи Волна звучала, России реки — Мое начало... Тема Родины-России в советской поэзии последних лет — явно ведущая тема. Этот патриотизм радостно видеть. Но у иных поэтов Россия стала почему-то только Русью, и патриотизм их отчетливо... патри­ архален. У Ивана Лысцова он принимает порой даже обличье самого бесперспектив­ ного русофильствования. Стоит подумать над старательно организованным бурело­ мом лысцовского «почвенничества», и ста­ нет ясно, что на деревенскую свою родину поэт глядит сквозь «Сорокоуст», не более. А ныне — та ли деревня? Этой узости нет у А. Кукарского. Его родина шире улицы Подгорной: Эх, подгорна, ты подгорна — Как гармошки всхлипывали!.. ...Песни все дала в наследство —• От большой до маленькой. Только сыну стало тесно Меж твоих завалинок. Поэт наблюдателен и, глянув мимоходом или пристально, он видит многое: «пали гордые сосны, чтобы городом встать» и «день еще за кромку зорь паутинкой дер­ жится», он слышит возню ласточек над балконом — ...трепетно и ласково По нонам тревожатся они. Может, бед предчувствие неясное... ...Может, грозы загремят над крышами.., ...Может, осени лицо неласковое Им приснилось посреди весны?.. Над моим балконом — В гнездах ласточкиных — Тоже человеческие сны. В тревожности многих строк А. Кукар­ ского нет крика, нет отчаянья или песси­ мизма — от этого его бережет чувство Ро­ дины и сознание своей причастности к ее делам, заботам, бедам и победам. Поэтому его размышления, его стихи явно философ­ ского характера — без шумных парадоксов: «Пульс», «За лютость стуж», «Слушая Бет­ ховена», «Ударит мысль», «Слова». Не все они равноценны, в иных вместо мудрости — философствование, вариации на чужие, темы. В «Словах» — затертая поэтами мысль («Почти уверен я, что были уже на свете все слова»), или перечисление того, за что поэт благодарит жизнь: тут и лю­ тость стуж, и июнь, и небо голубое, и ту­ чи, и вечер, и леса, и росы! И финал — будто новый перевод из Хаяма: Я знаю, что землею стану сам. И оттого — она еще дороже! К счастью, подобных небрежностей в третьей книге поэта совсем немного. Если говорить о технике А. Кукарского, надо отметить свободное владение и словом, и ритмами, и рифмой — тут небрежностей, пожалуй, и не отыщешь. Композиционно его короткие стихи чаще всего построены, как «конус, стоящий на острие» (И. Сель- винский), — ударная концовка в них обя­ зательна, в ней формулируется обычно главная мысль стихотворения или сосредо­ точена основная эмоция. Прием не нов, на чей-то вкус однообразен, но А. Кукарский умело им пользуется, придавая заключи­ тельным строчкам вид афоризмов или пря­ мого обращения к читателям. Для этого небольшого сборника (в «Позднем лете» 36 стихотворений) харак­ терно и разнообразие жизненного материа­ ла, которым пользуется поэт. Памяти тра­ гически погибшего геолога Орлова посвя­ щена «Последняя запись в полевом дневни­ ке», по-хорошему репортажны «Балок» и «В Обской губе». Интересен «поворот», найденный автором в «Балке», чтоб пока­ зать труд северян, изыскателей — вынуж­ денное безделье в долгие дни пурги: Шестые сутки катавасия. Шестые сутки выходной. Вот ничего себе — поробили!