Сибирские огни, 1973, №5
женные осенью лиственницы, а все прогалины залиты золотом хлебов. Облака плывут тяжелые, глыбистые, темные, солнце почти не проглядывает. Лето 72-го в Сибири выдалось на редкость прохладное, мочливое, об этом только и разговоры. Узнаю от Русина: в ночь с третьего на четвертое сентября был сильный мороз, до девяти градусов, много хлеба побил. — Вон он, морозобойный, стоит,— кивнул он в сторону и тут же разъясняет, как отличить пострадавшие растения от нормальных. Если пшеница успела налить зерно и созреть до мороза, она будет пониклая. А у морозобойной колосок легкий, торчит кверху и потемнел. «Блеску того нету»,— гово рит Ивам Кузьмич. — Это еще что! — продолжает он.— Вон в шестьдесят седьмом году так в начале августа хлеба побило. Во всем районе 600 гектаров немороженого оставалось, на семе на потом делили мешками. Слушаешь такое, и как-то тускнеют буйные цвета природы. Впереди показалась большая гора, на ее плоской вершине белели дома селения. У подошвы горы струится быстрая извилистая речка, вся обросшая густыми космами тальников. Речку называют Козелыон. Где-то ниже она сливается с Тяжином, тот впа дает в Кию, Кия течет в Чулым, который является правым притоком Оби. Несмотря на отдаленность родства с великой рекой, тоненький Козельюн в последнее время стал удивлять завзятого рыболова Русина: на удочку попадается европейский баловень лещ, запущенный в Новосибирское водохранилище. Въехали в Преображенку. Здесь центральная усадьба колхоза «Восход». Хотя село стоит на горе, грязь на улицах ^непролазная, машина еле ползет. За плетнями и частоколом огородов сплошные подсолнухи с черными корзинками: мороз не пощадил и их. — Бедные хохлы, как они теперь будут зимовать без семечек! — мрачновато шу тит Русин. — А в кедрачи спустимся,— в тон ему отвечает пассажир.— Орехов на нашу долю хватит! Председателя колхоза не оказалось в конторе, поехали за ним в мастерские. С тру дом преодолев расстояние в десяток шагов от машины до ворот, вошли в пропахший соляркой и железом огромный цех. Вот и председатель,— говорит Иван Кузьмич, протягивая руку молодому чело веку в сдвинутой на затылок светлой кепке и новой телогрейке. Мне трудно скрыть удивление. Но сейчас же все объяснилось: старый председа тель недавно, этим летом уже, ушел на пенсию, в город переехал, а на его место выб рали Николая Степановича Тишко, бывшего до этого главным инженером колхоза. Он местный житель, шесть лет назад окончил Новосибирский сельскохозяйственный ин ститут. Тишко, как и все, кого я встречал в эту осень в сибирских селах, поглощен дума ми о хлебе. — Тридцать восемь дней подряд мочит,— ругает он погоду,—- Сегодня с утра два раза был дождь, правда, короткий. Чувствую, будет трудно повернуть разговор на другую тему. Iишко рассказывает о мытарствах механизаторов. На полях сейчас у каждых двух комбайнов дежурит трактор — вытаскивать из грязи. Ну что ж, решаюсь зайти со стороны поля... Может быть, колхозу нужна какая-то другая специализация, лучше приспособленная к местным условиям? Председатель не спешит с ответом. Мы выходим из цеха, останавливаемся около машины. — Да нет,— говорит он, наконец. — В основном, направление выбрано верно. Вот разве пропорции между свиноводством и молочным хозяйством надо еще поискать... Первым осматриваем свинарник. Впечатление прекраснейшее. Хотя до ворот еле добрались - кидали доски под ноги,-внутри помещения сухо, чисто, царит полумрак и тишина. Даже разговариваем вполголоса, чтобы не волновать свиней. Они вповалку
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2