Сибирские огни, 1973, №4

и начала с прозрачным намеком на происшедшее сегодня в городе: — Лес рубят, молодой зеленый лес... Гремели аплодисменты. Соседи по столу наперебой целовали по­ этессе руку, ценители ее таланта спешили к ней с дальнего конца стола. Уловив секунду тишины, поднялся Бальмонт, нараспев прочел чет­ веростишие, только что написанное на манжете: — То было в Турции, где совесть — вещь пустая, Где царствует кулак, нагайка, ятаган, Два-три нуля, четыре негодяя И глупый маленький султан. На месте султана все увидели «маленького полковника» —Нико­ лая Второго, и многие стали аплодировать поэту. Открыто возмутился лишь один Сазонов. Резко отодвинув стул, он встал и громко упрекнул весь зал: — Не ждал, господа, от вас! Интеллигентная публика и... и так... Даже слов не подберу. — И не подбирайте, —крикнул ему Ермолаев, кооперативный дея­ тель, официальный редактор журнала «Жизнь». —Не надо ваших слов. — Я шел на праздник искусства, а не на политическую демонстра­ цию. Я покидаю это сборище. Вслед за Сазоновым вышло несколько человек, опасавшихся непри­ ятных последствий. Тем временем Ермолаев успел сходить в гардероб за своей караку­ левой шапкой. Положив четвертную, он пустил шапку по кругу: — Не забудем несчастных, избитых и брошенных в тюрьму. По­ сильно поможем. Кто сколько.... — Они совсем не несчастные, —басовито возразил Горький, серди­ то пошевелил усами. —Человек —борец. Он не нуждается в жалости. «Великолепно сказал!» —Мария Федоровна раньше всех ударила в ладоши. Горький смотрел на нее широко открытыми глазами: «Какая она сегодня... необыкновенная! Хоро-оша-ая человечинка! Красивее всех. И золотистые волосы.... И глаза.... Темно-карие у нее глаза, лучистые. А им в тон на черном бархатном платье сияет медальон с бриллианто­ вой звездочкой». Спокойствие вернулось в зал, когда поднялся сенатор Кони, стро­ гий, сухой, с квадратным лицом, обрамленным коротко подстриженной шкиперской бородой, знаменитый юрист, с именем которого было связа­ но оправдание Веры Засулич, и потребовал, как, бывало, в судебном присутствии: — Подсудимые, встаньте! Станиславский и Немирович-Данченко встали, руки— по швам. — Господа присяжные, —Кони обвел взглядом зал, — перед вами два преступника, совершивших жестокое дело. Они, по обоюдному уго­ вору, с заранее обдуманным намерением, зверски убили всеми доныне любимую, давно нам всем знакомую, почтенную, престарелую... рутину! Они беспощадно уничтожили театральную ложь и заменили ее прав­ дой, которая, как известно, колет глаза. й сенатор предложил применить к обвиняемым высшую меру нака­ зания—«навсегда заключить их в... наши любящие сердца». Аплодисменты слились с восхищенным смехом. Многие, выполняя «приговор», бросились обнимать, целовать «художников». Подали шампанское. Горький подошел с фужером к Марии Федо­ ровне, сел на освободившийся стул: