Сибирские огни, 1973, №4

ку. — Вспомнив о разговоре с Марией Федоровной, улыбнулся. — Ладно, буду искать. И уверен — найду. Поссе прошелся по комнате в каком-то петушином задоре и, остановившись возле нахмурившегося друга, сказал: — У меня, Алексеюшко, есть для тебя еще новость: Суворин гото­ вится отпраздновать двадцатипятилетие своей паскудной газетенки. И его редакцию забросают чернильницами. — Похвально. Только мало. В чернильнице — капля. А ему надоб­ но все ворота вымазать. Весь фасад — чернилами. Я куплю бутылку... — Ни в коем случае. Без тебя найдутся забубенные головушки. Конечно, посмотреть издалека занятно бы... Но зачем рисковать? Сам не пойду и тебя не выпущу из дому. Так спокойнее. И мне, и тебе. — Мне покой не нужен. Буря сердцу ближе. В тот же вечер Алексей Максимович отправил письмо Кате: «Настроение у меня скверное — я зол и со всеми ругаюсь... Гово­ рят, что в Харькове 19 была огромная уличная демонстрация, войско стреляло, двое убитых. В Одессе —тоже». В конце — конспиративная строчка: «...скажи, что я сам приве­ зу все». Катя поймет и, кому надо, скажет: «Алеша привезет вам мимео­ граф». Помимо «Трех сестер» Чехова, «художники» привезли еще одну свою новинку — ибсеновского «Доктора Штокмана». Публика с волне­ нием ждала спектакль: должен же появиться на сцене человек, который скажет властям в лицо частицу правды! Штокман, гордый и в извест­ ной мере наивный одиночка, проповедовал духовный аристократизм, но располагал к себе смелостью, честностью и упорством в борьбе с алчными, постыдными и бесчеловечными заправилами города, снискав­ шими сторонников среди тупых обывателей. В обстановке нараставшей революционной борьбы в своей собственной стране молодежь, перепол­ нившая галерку, на место норвежского полицмейстера ставила мест­ ных держиморд, в заводчике, прозванном Барсуком, видела русского Тита Титыча, в продажном редакторе газеты— Суворина. Спектакль начался в обостренной атмосфере: в фойе торчали пе­ реодетые жандармы, в переднем ряду сидели цензоры с развернутыми рукописями и следили за каждой репликой — не сказал бы актер ка­ кой-нибудь отсебятины. Но ничто не могло сдержать восторженного присоединения к про­ тесту, звучавшему со сцены. Первый раз загрохотали аплодисменты, когда Штокман — а его играл сам Станиславский — бросил в зал: — Я ненавижу предержащие власти...— Переждав шквал руко­ плесканий, продолжал: —Немало насмотрелся я на них в свое время. Они подобны козлам, пущенным в молодую рощу. Они везде приносят вред, везде преграждают путь свободному человеку, куда он ни повер­ нется. И как хорошо, если б можно было искоренить их, подобно дру­ гим животным. Последнее слово потонуло в новом грохоте аплодисментов. Спек­ такль превращался в политический протест. Одобрительная буря достигла особого накала, когда доктор, рас­ сматривая свой изорванный сюртук, говорил: «Никогда не следует на­ девать свою лучшую пару, когда идешь сражаться за свободу и ис­ тину».