Сибирские огни, 1973, №4
Якубовича попросили прочитать стихи. Он встал, тронул бороду. Голос его походил на стон: Болит душа, болит! Как пойманная птица. Тревожно мечется и рвется на простор... «Из тюрьмы это, что ли?» -— подумал Горький, жадно ловя каждое слово. Душа бывшего каторжанина, оказывается, рвется назад «в стра ну полночных вьюг», где осталась его «весны могила». Язык клянет тот каторжный край, а «сердце полюбило». Закончил поэт минорно: Я что-то потерял и не могу сыскать. Пока ему аплодировали, Горький незаметно вышел. По улице ша гал широко, про себя журил Якубовича: «Не то, Петр Филиппович! Не стонать надобно, а кричать. На весь мир! Вот так-то». Встретив его в передней, Поссе спросил с улыбочкой: — Как погулял, Алексеюшко? Не залучили они тебя в свои сети? Ну и слава богу. А что-то мрачноватый ты? — Будто в осиное гнездо наступил ногой. Право! Ты подумай — «Искру», не читая, рвут в клочья. Варвары!.. А я второй номер не могу раздобыть. Ты тоже еще не получил? Жаль. Они прошли в кабинет, сели на диван, закурили. — Ты, конечно, знаешь, — заговорил Горький.—И мне-то можешь сказать. Кто у искровцев там главный? — Владимир Ильин. Самый непоколебимый из ортодоксальных марксистов. На редкость острый ум, отличный публицист. Печатался у меня в журнале. Даже трижды. Один раз — рядом с твоим расска зом «Двадцать шесть и одна». Может, помнишь? Это, понятно, псевдо ним. Довольно прозрачный. Тебе могу назвать настоящую фамилию — Ульянов Владимир Ильич. — Брат Александра Ульянова?! Да, да, да. Из Симбирска. Вот штука-то! Наша Волга-матушка каких людей дает! 4 Суворин спустил газетных волков: в «Новом времени» после каж дого спектакля «художников» появлялись ругательные рецензии. Им хорсм вторили театральные критики всех мелких газет Петербурга. И чем больше неистовствовала пресса, тем горячее встречала га лерка полюбившихся актеров. Каждый вечер под безудержный разлив аплодисментов занавес взмывал десятки раз и на сцену валом кати лось через весь партер многоголосое: «Спасибо вам», «Спасибо, доро гие!», «Браво!» Горький зашел, когда играли пьесу Гауптмана «Одинокие». Хотел посмотреть Андрееву в роли Кете еще раз —не смог. Марии Федо ровне, стискивая руку горячими пальцами, объяснил: — Не сердитесь, голубушка!.. Не могу смотреть. Слезы льются от радости за вас! Ей-богу, правда. Чудесная вы человечинка!.. — Это вы по знакомству.—Улыбнулась тепло и мило.—Перехва ливаете. — Перехвалить невозможно — слов таких нет. И не я один так-то. Мне рассказывали: Лев Толстой смотрел вас в этой роли. Говорит, не видал такой...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2