Сибирские огни, 1973, №4

ме» Достоевского и «В мире отверженных» Якубовича. «Русские бога­ теи» хвалили своего собрата. Горький заметил: — Вот история-то какая: полвека прошло, а у Достоевского-то гра­ мотных да здоровых людей на каторге больше. — На мою долю выпали отверженные деревней после реформы шестьдесят первого года да испорченные городом ваши, — сверкнул глазами Якубович, — ваши «герои». — У меня герои не все одинаковые,— возразил Горький.—Да и города на Руси разные. У нас вот, к слову сказать, Сормово... — Что ваше Сормово?! Кого оно дало революции? Не назовете. Некого. Революцию делают рыцари духа, а не ваши босяки. — Сормовцы не босяки. И я босяков революционерами не считаю. — Нет, вы считаете. Я берусь это доказать, — кричал Якубович.— Считаете, и это развращает молодежь. Вы — анархист, вот что! — Таковым меня, сударь, еще никто не именовал. Не удостаивал­ ся подобной чести. «Богатеи» знали Якубовича как «великого спорщика», а на этот раз даже они удивились его горячности, пытались развести их в разные уг­ лы гостиной, но в это время всех пригласили к столу. И там Якубович снова оказался возле Горького: — Батюшка Алексей Максимович, вы уж не сердитесь за мою пря­ моту. Я говорю остро потому, что ценю ваш талант. А сейчас хочу вы­ пить с вами доброго вина. И после первой рюмки за здоровье хозяина, обметая бородой пле­ чо соседа, спросил не без вызова: — Вы читаете новоявленную «Искру»? — Конечно, читаю. — Это и видно. А я рву ее, рву, рву. — Вы так повторяете свой сердитый глагол, словно получили и второй номер. — Да. Не далее как вчера. Разорвал и бросил в печку. — Достойно большого сожаления. — Себя пожалейте. — А я жду, как праздника. — Испорченный вы марксизмом человек. И история никогда не простит вам измены народу. — Народ-то он разный. Для меня мил тот, что на Выборгской стороне да за Невской заставой. Вот так-то! Вы же веруете... — А я не скрываю — злобно не приемлю марксизма, ни русского, ни какого другого. — Марксизм, я вам скажу, един. Подавляя в глазах усталость, Михайловский что-то рассказывал, пересыпая речь остроумными шутками, но для Горького все заглушал Якубович своей запальчивой ворчливостью. Заметив это, один из го­ стей, близкий к хозяину, хотел было сесть между ними — Петр Филип­ пович отстранил его: — Мы друг другу — от чистого сердца. И за откровенность мы выпьем. Не возражаете, батюшка Алексей Максимович? — Потянулся рукой к бутылкам. — Что мы выпьем? — Ну, можно вот это красное, — указал Горький на бутылку «удельного ведомства М° 18». — Говорят, под мясо хорошо. — Тогда — по бокалу! — За ваше революционное прошлое! — Горький поднял бокал.