Сибирские огни, 1973, №4

купель-то в Неве, ой, морозна! Боюсь за вас. Простудиться недолго. — Мы, Савва Тимофеевич, закаленные, — улыбнулась Мария Фе­ доровна. — Вся труппа. — Хорошо, что не робеете. Но знать вам, голубушка, надо: газет­ ные волки могут наброситься. Необычно для них: театр-то — Художе­ ственный, да еще Общедоступный! Знамя для студентов! И мастеро­ вые могут заглянуть на галерку. Будут у вас и завистники, подыщут продажные перья. — Ничего... Мы с вами еще отпразднуем полувековой юбилей те­ атра! — Полувековой?! —Морозов остановился, почесал пальцем в же­ сткой бородке. — Вы отпразднуете, бог даст. А мне... до пятилетнего бы дотянуть. — Савва Тимофеевич, что с вами? — Мария Федоровна метну­ лась к гостю, тронула его пальцы. — Здоровы ли вы?.. Рука как ледя­ ная!.. Может, за доктором послать? Или — кофе, чаю... — Спасибо, голубушка! Спасибо, Мария Федоровна! Но мне не до чаю. — Узенькие, заплывшие глаза Морозова стали влажными, го­ лос прерывался.—К вам я сегодня не с пустыми руками. Из внутреннего кармана пиджака фабрикант достал плотный кон­ верт страхового общества и, склонив голову, подал актрисе: — В счастливый час!.. — Что это?! Савва Тимофеевич, добрый человек! Зачем же вы?! — На память о грешном капиталисте. Она думала: в конверте — страховой полис на ее имя. Заботливый театрал застраховал, быть может, ее голос. Достала хрустящую бумагу и, вздрогнув, глухо ахнула: Морозов застраховал свою жизнь! На сто тысяч! И полис на предъявителя. Ру­ ки приопустились. — Нет, нет... Я не возьму. — Дареное не возвращают. — Морозов прижал короткие пальцы к карманам, чтобы Мария Федоровна не смогла засунуть конверта. — Только вам одной. Больше — некому. Она опустилась в кресло, положила полис на ломберный столик, тронула виски: — Я даже... даже Андрею Алексеевичу ничем не обязана. Сама за­ рабатываю. — Ценю вашу гордость не меньше, чем ваш талант. — Морозов расстегнул пиджак, из жилетного кармашка достал простенькие нике­ лированные часы, постучал ими о руку, приложил к уху — не остано­ вились ли опять? — и, успокаиваясь, сел в соседнее кресло. — Вот смотрю на вас: нелепая бессребреница! Готова все отдать другим. И это ценю душевно. Но, поверьте мне, может настать «черный день»... И великие люди на этой грешной земле умирали нищими под забором. Вот и вас когда-нибудь... Тьфу, тьфу, не к слову будь сказано... обдерут, как липку. И чужие, и свои. В особенности «свои». По себе сужу, — вокруг меня шакалы. Каждый родственничек готов вцепиться зубами в горло. Только боятся меня. — Правую руку, пухлую, похожую на жен­ скую, сжал в кулак. — Кто станет поперек моей дороги — перееду ко­ лесами, не остановлюсь, раздавлю, как мокриц. Вы можете подумать: берегу богатство, хапаю. Не скрою от вас — личный мой годовой доход больше ста тысяч! А куда их? Человек является в мир голым, и с собой в могилу ничего не может унести. Хорошо было древним: знали — дра­ гоценности, золотую посуду положат с покойником. Все же утешение!