Сибирские огни, 1973, №4

«На взлете дня» — «Иваныч». Автора, пожа­ луй, и впрямь можно было бы похвалить за обращение к жизни рабочего класса. Б. Ла- пузин стремится создать образ бри­ гадира грузчиков Иваныча. Более того, он претендует на создание образа бри­ гадира, исключительного по овладению тай­ нами профессии — «погрузочных тайн ба­ калавр», «артист в рукавицах», «солист тру­ дового парада», «маэстро высокого класса», «братвы работящей кумир»... Но все эти комплименты так и остаются лишь комплиментами. Забыв золотое пра­ вило—лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать, автор заставил читателя де­ сять раз услышать о мастерстве Иваныча, ни разу не показав его работающим. Две на редкость бесцветные фразы —«Иваныч по- гцузку ведет» и «хозяйски решает дела» — не убеждают читателя, ибо это называется коротко и просто: риторика. Вот стихотворение «Азарт губит души». Азарт губит души. И шар земной. Как равнодушны к нему порой. Начало глобальное и вроде бы обличаю­ щее враждебные силы. Но читаем дальше: Болея буйно за каждый гол, орут трибуны в сто тысяч горл. Оказывается, речь идет об азарте болель­ щиков футбола! Но почему азарт их губи­ телен для земного шара?! Дело, оказывает­ ся, вот в чем: А где-то снова земля в огне. А где-то лучших людей к стене. Чтоб умер разум — наверняка — вновь прорезь к глазу, к курку рука. Непостижимая логика! Каким это образом связывает поэт крики трибун со смертью борцов? Может быть, как-то разъяснится дальше? Но поэт неожиданно заканчивает стихотворение: Вовсю бушует трибун базар... И торжествует азарт. Что же предлагает поэт (ведь призыв без указания пути бездействен) — разбегаться со стадионов, из театров, музеев, раз в это время «где-то лучших людей к стене»? Та­ кая топорность мышления, такое лобовое сопоставление несопоставимого по меньшей мере —бестактны... Вот стихотворение «Мы —коммунисты». Название обязывающее. Но и здесь —та же риторика: Горячее время схватив под уздцы, мы встали со звездами вровень. И черт нам не дьявол, и бог — нипочем, и солнце само нас венчает. Есть в сборнике стихотворения и несколь­ ко иного плана: обличительные, призванные срывать маски с тех, кто мешает воздви­ гать «этажи» будущего, «преобразуя роди­ ну рассветов». Впрочем, конкретный адрес носителей зла по большей части туманен: Планету оборудуя, мы строим. Нам нелегко приходится подчас, А кто-то в безмятежности покоя подсчитывает промахи у нас. Неужели у наших противников столь безмя­ тежная жизнь? Впрочем: Пока не враг он, явный или тайный, и безобиден вроде бы пока. Так кто же это? Неопределенность «адре­ са» повлекла за собой размытость предосте­ режения: За этой безобидностью случайно Не проглядеть бы злобного врага. В общем, где-то кто-то есть... А вот поэт разделывается со сплетней: Как слюни, слухи капали гнилые на болести (?), на радости живые (?). В стихотворении «Во всем завидуешь мне ты»' поэт наконец-то увидел конкретного но­ сителя порока —• завидующего ему, Борису Лапузину. Вот возникновение зависти: Во всем завидуешь мне ты от злой своей недоброты. А вот и последствия ее: Не ты ли Моцарту отраву подал, завидуя ему?1 У читателя возникают невольные аналогии: кто Сальери, а кто — Моцарт. В стихотворении «Неловкостью сконфу­ жен, я молчал» Борис Лапузин обвиняет в предательстве («Но вспомните, не вы ли предавали»), в лицемерии («предавали, с улыбкой комплименты говоря»), в подлости и грязи, которыми перенасыщена «словес­ ная... вязь», — кого? Кто он — предатель, Иудушка, подлец и циник? Это... «кавале­ ры», «изысканно» острившие перед избран­ ницей поэта, к которой он не знает, как по­ дойти, поскольку «галантностью не вышел». Но ведь это, товарищ поэт, смешно и даже нехорошо в наше время — без всяких на то оснований обвинять людей, которые выгодно отличаются от Вас остроумием, воспитанно­ стью и умением себя вести! Стихотворение «Ах, мальчик мой...» дори­ совывает картину воспитания поэта. На первый взгляд, это стихотворение о че­ ловеке, которого трудности послевоенного времени лишили возможности учиться. И было бы естественно, если бы поэт осветил это как трагедию тысяч людей, детство и юность которых пришлись на военные и по­ слевоенные годы. Б. Лапузин пошел по дру­ гому пути. Стихотворение начинается обвинением