Сибирские огни, 1973, №4

ее человеческим достоинством. Потому такой неизбывной болью наполнены ее сло­ ва: «За что же они еще смеются-то надо мной, на свадьбу-то приглашают?» Силы покидают ее. Наше сочувствие к Тугиной не поколеблено — перед нами оскорблен­ ный человек, женщина, чье достоинство по­ ругано. Рецензент спектакля В. Лаврентьев пи­ сал: «Проникновенное понимание душевной борьбы Юлии позволило актрисе в наибо­ лее ответственные моменты, в .сцене «оболь­ щения» Прибыткова, в эпизоде, когда Тугина в минуты отчаяния вспоминает о том, что вместе с любовью теряет и день­ ги, с большой силой и убедительностью пе­ редать правду чувств. А здесь очень легко можно было утратить чувство меры. Агаро­ нова нашла искренний тон, правильную ма­ неру поведения, и то, что в этих сценах в другом случае могло показаться смешным или забавным, приобрело волнующий смысл»1. Как видим, сохранение в неприкосновен­ ности текста Островского и верные актер­ ско-режиссерские акценты не только не по­ мешали нашему пониманию сущности про­ исшедшей трагедии, но сделали ее очень конкретной и от того еще более сильной. «Исполнение Юлии Тугиной воспринимает­ ся как подлинная трагедия русской жен­ щины, — читаем в том же, достаточно ав­ торитетном отзыве. — В обществе, где ца­ рят ложь и обман, расчет и выгода, где любовь — объект деловых сделок, а брак неприкрытая купля-продажа, — нельзя сле­ довать велениям своего горячего сердца, нельзя чисто и искренне любить...» В итоге спектакля зрители воспринимали благопо­ лучный конец комедии — брак Тугиной с Прибытковым — как жестокую сделку, где сильный и расчетливый покупщик приобре­ тал себе жертву. Последняя сцена встречи Юлии Павловны с Дульчиным никак не походила на торжество победительницы над посрамленным любовником. Торжество обо­ рачивалось похоронами. Верному восприятию спектакля в огром­ ной мере способствовало точное прочтение роли Флора Федулыча Н. Вентом. Прибыт­ ков — человек незаурядных способностей. Он далеко шагнул вперед в своей «цивили­ зованности» по сравнению с купцами пер­ вых пьес Островского. Модный сюртук, сдержанные манеры, умение поддержать разговор о приезжих театральных знамени­ тостях, внешняя добропорядочность — все это маска, которая не может скрыть суще­ ства этого стяжателя. Когда Прибытков убеждается, что очередная добыча дается с трудом, что Юлия не та «удобная женщи­ на», с которыми он привык иметь дело, он меняет тактику и пускает в ход всю свою выдержку и видимость благородства. Все, что я говорю об исполнительских особенно' «Советская Сибирь». 11 апреля 1948 г. стях, подавалось артистом очень тонко, в общей, присущей ему, мягкой манере. Не очень внимательный глаз мог пропустить мимолетный штрих, акцент и принять види­ мость за существо. Но последняя сцена — значительность, успокоенность выигравшего сделку покупателя, когда под руку с Юли­ ей появлялся Прибытков у Дульчина,—ни­ кого не могла обмануть. С именем Н. Михайлова связаны два ин­ тересных спектакля «Красного факела», созданных на основе «печальных комедий» Островского. В истории постановок «Талантов и по­ клонников» был знаменательный момент, когда Негину сыграла великая Ермолова. Роль она не просто расширила, но по сути дела, создала принципиально иной, чем у драматурга, характер. В ее исполнении Не- гина стала духовной сестрой Катерины, а решение Негиной пойти на содержание к Великатову воспринималось как воплоще­ ние духовного бунта тех русских женщин, что шли на подвиги и на великие жертвы во имя высоких идеалов человечества. При всей заманчивости такого подхода к роли здесь таилась и серьезная опасность — воз­ величивания духовного компромисса. Кро­ ме ермоловской версии существовала и дру­ гая, которую изложил Н. Долгов. Одной из главных причин решения Негиной стать со­ держанкой он выдвинул «мотив смирения — не быть своей чистотой укором для дру­ гих»1. Вряд ли стоит доказывать всю несо­ стоятельность религиозно-мистического под­ хода к образу. Ермоловская Негина, во всяком случае, оснований для этого не да­ вала. Впервые к замыслу Островского вернул трактовку Негиной К- Станиславский, пред­ ложивший А. Тарасовой раскрыть тяжелую драму социального характера. Именно этим, единственно правильным путем, и шли в дальнейшем постановщики и исполнитель­ ницы при воплощениях комедии в последую­ щие годы. Режиссер Н. Михайлов и Е. Агаронова- Негина показывали, что решение молодой актрисы, во имя возможности остаться на сцене, отречься от любви к Мелузову — же­ стокая сделка с совестью; они не оправды­ вали ее поступок, хотя и жалели Негину за ее беспомощность в борьбе со стаей хищни­ ков, которая преследовала свою добычу и затравила наконец. При таком решении центрального образа вполне логичным было удивившее многих назначение на роль студента Мелузова — П. Бахтина. Такого Мелузова еще не знала сцена. Привыкли видеть чудаковатого недо­ тепу, со странной походкой носками во­ внутрь, некрасивого, «почти урода». Такая 1 Н. Долгов А Н. Островский. М.-Пг.. Госиздат, 1923, с. 217.