Сибирские огни, 1973, №4
реносить — в новый дом Подхалюзиных. Достаточно было сменить вывеску на торго вом доме да вместо фамилии Большова «по-иностранному» написать фамилию ново го владельца. Остальное доиграли актеры и их костюмы. Но черты гротеска вскоре сменяются про зрачными психологическими тонами. Это на сцене появился выпущенный на время из «ямы» Большов. Совершенно логично, слег ка досадуя, что его не понимают, Подха- люзин доказывает, что выкупить Большова он не в состоянии, что деньги ему самому сейчас очень нужны. Не менее шокирована бестактным требованием отдать собствен ные деньги и Липочка. В ответ на угрозы матери она премило отмахивается ручкой: «Проклинайте, пожалуй!» Это страшная сцена. Страшна она неумо лимой логикой черствости. Невольно прихо дят на память слова Н. Добролюбова: «Во обще, чем можно возмущаться в «Своих людях?» Не людьми и не частными их по ступками, а разве тем печальным бессмыс лием, которое тяготеет над всем их бытом». Преступления, совершенные ими, — неиз бежный результат тех обстоятельств, среди которых проходит вся их жизнь. Театры последнее время усиленно обходи ли стороной «купеческие» пьесы Островско го, а «Свои люди» вообще очень редко идут на наших сценах. Тем более интересен и по учителен опыт новосибирцев в постановке этой непростой комедии. И если авторы вольно или невольно ослабили в спектакле тему самодурства, то предложенная ими тема больной совести, угнетающей власти денежного мешка — достойная тема, зало женная в самом материале, а не навязан ная автору. Так что лик Христа сыграл свою роль до конца, обнажив поразитель ное лицемерие, ханжескую мораль обитате лей большовского дома. Прежде, чем расстаться с этим спектак лем, расскажу еще об одной необычной ра боте. Артистка А. Гаршина свою сваху Устинью Наумовну вылепила в сочном жан ровом рисунке, не оставив сомнения, что, по самохарактеристике, «дама она разухаби- стая». За словом она в карман не лезет — и ласково и бранно разговаривать привыч на. Выражения «курицин сын», «что горло- то пялишь» свойственны ей в той же степе ни, что и обычные присказки «золотой», «бриллиантовый», «жемчужный». Все свои дела она обделывает с удивительной энер гией и напористостью, порою до смешного напоминая иных современных месткомов ских, не в меру ретивых деятельниц. Но ко всему прочему, есть у нашей Устиньи Нау мовны слабое место — всю жизнь мечтаёт о собольей шубе. И уж если кто поманит ее этой самой шубой — не может устоять сваха, так и тает. Вроде и немолода стано вится Устинья Наумовна, по лестнице под нимется — в висках стучит (физическое са мочувствие доносится актрисой прекрасно), но стоит лишь услышать про соболью шубу — и куда усталость девается! Потому так и ожесточилась сваха, когда обманул ее в лучших чувствах Подхалюзин. Плюнула от всего сердца ему в глаза, Липочка под вернулась — и ей плевок, подскочил было вездесущий Тишка — и ему «тьфу!». Уди вительно острый гротесковый образ пре красно вписался в жанр комедии-сатиры. «На всякого мудреца довольно простоты» прежде ставили в мягких приглушенных то нах, вроде бы сценки из московского быта показывали. Глумова с легкой руки А. Лен ского и В. Качалова изображали как впол не положительного героя, делая из него чуть ли не Чацкого. Новая жизнь комедии, одной из самых беспощадных сатир Островского, началась в 1935 году, когда на сцене Малого театра спектакль был поставлен так, что все до единого образа решались в плане сатириче ского заострения. С Глумова была снята личина благородства и предстал на всеоб щее обозрение тот самый персонаж, которо го выписал драматург, — пройдоха и карь ерист, умный и циничный делец новой фор мации. Позднее, в 1952 году, еще более ост- -рый сатирический рисунок комедии создал в театре имени М. Н. Ермоловой А. Лоба нов. Здесь уже было не до «собрания во девильных трюков», как отзывались о коме дии современники Островского. Краснофакельский спектакль 1963 года (режиссер М. Владимиров, художники К.. Лютынский и А. Скорюков) органически вобрал в себя достижения советской режис суры, стал продолжением наметизшейся традиции. Общество ханжей, лицемеров, пустозвонов, чванливых невежд спектакль изобличал беспощадно. Любопытная сторона постановки — ни режиссер, ни художники, ни исполнители вовсе не пытались хоть сколько-нибудь до стоверно воспроизвести быт, нравы, обычаи эпохи. Казалось, ничто — ни стилистиче ские особенности века, ни тайны гармонии, заключенные в комедии, — не волновало создателей спектакля. Сохранился отчет о командировке в Но восибирск московской комиссии по приему оформления ряда спектаклей. Здесь стоят подписи известных людей: искусствоведа Е. Л. Луцкой, технолога М. М. Грина, ху дожника - технолога мхатовской лаборато рии В. С. Баркова, художника Е. Б. Лады женского. Вслушайтесь в интонацию их от чета — здесь есть все: и удивление, и воз мущение, и ошеломление. «Главный недостаток оформления спек такля — отсутствие единого, продуманно го, продиктованного пьесой принципа об разного решения драматургии Островского. Решение картин у Глумова и Крутицкого на черном бархате и введение ярких — ро- даминного и голубого — горизонтов в кар тинах у Мамаевых и у Турусиной, гипербо лизированные вещи в кабинете Крутицкого
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2