Сибирские огни, 1973, №3

подножку с падением, но пошел на прием не резко, не зло и, конечно, «увяз». Леван ловко применил контрприем, вывернулся наверх и мгно­ венно поймал Кравцова на удержание, придавил к ковру. Сергей лежал на спине, автоматически «мостил», крутился, пытался поймать руками Леванов подбородок, чтобы отжать от себя это прилипшее сверху силь­ ное тело, и как-то равнодушно сознавал, что теперь схватка безнадежно проиграна. Надо бы хоть без позора, без явного преимущества... но как унти от этого проклятого удержания? Десять секунд!^ металлическим голосом сказал судья на ковре, и где-то мимо салатной, грубой, пахнущей потом куртки Левана, прижа­ той к его лнцу, Кравцов увидел на мгновение напряженное лицо судьи со свистком в зуоах, склонившееся к ним. Судья смотрел на циферблат часов, отсчитывая секунды удержания. Увидел Кравцов краем глаза и коротыша в олимпийке —тренера, тот махал руками и кричал Крав­ цову: Уходи, Сережа!.. За ковер... за ковер... Уходи!.. Чего уж там — уходи... Ползать трусливо за ковер он не привык, уйти же честно невозможно. Десять секунд Леван уже удержал его на лопатках, еще очко заработал. Стало «пять — ноль». Еще десять се­ кунд и «шесть — ноль», свисток, стойка. Последнее, самое постыдное мгновение: «За столько-то минут... секунд победу по очкам с явным преиму­ ществом одержал кандидат в мастера Леван Чаидзе!» — Судья вздер­ нет вверх руку Левана и — все; Кравцова наконец освободят, отпустят, и он пойдет в душ. Ничего не попишешь: надо уметь и проигрывать... И вдруг опять мимо этого же зеленого и потного, грубого рукава куртки Кравцов глянул вверх, на балкон над залом, облепленный бо­ лельщиками, и там, у средней колонны, мелькнуло девичье лицо в свет­ лом кашошончике —бледное, с расширенными глазами, с закушенной губой... Что это? Таня... Таня... Неужели она?! Зашла случайно и смот­ рит? Переживает, поди... конечно же, за него, ведь как-никак знакомы... Он знал, как тяжело это девчонкам — смотреть на такое «мертвое» удержание: один парень вдавил другого в ковер, зажал тому шею, грудь, даже узкую щель для дыхания норовит исподтишка от судьи заткнуть курткой (правда, Леван этого не делал, держал честно). А тот, бедняга, вырывается, встает на мост, мечется внизу, задыхается, судорожно выс­ вобождает раскрытый рот из-под куртки противника и дышит, хватает воздух... И вот сейчас Таня так же смотрит, наверное, на него, Кравцова, и жалеет... Черт, опять жалеет, его бьют, как последнего сопляка, на ее глазах, вновь он — «управдом», чинодрал, не настоящий мужчина... Да что это, действительно, сладу, что ли, с ним нет, с этим Леваном? Да сколько можно? В следующую секунду на ковре произошло что-то совершенно вне­ запное и для судьи, уже поднявшего руку, чтобы отсечь вторые десять секунд удержания, и для болельщиков, уже рассеянно наблюдавших, как дожимают Кравцова, и для тренера. Рывок, хрип — и уже клубок тел, курток, лиц, рук., черная..- белая... черная... белая голова и вдруг — наверху белая, а черная растерянно ос­ калена и «мостит», рвется, краснеет. Кравцов плохо помнит в деталях, как боролся он в эти последние минуты: точно все вдруг в нем взорва­ лось и зазвучало, ожила каждая жилочка, каждый нерв, озноб даже ударил по коже, и сила взялась вдруг бешеная, холодная, неодолимая... Он намертво припечатал Левана к ковру на ответном двадцатисекунд- 6 «Сибирские огни» № 3.