Сибирские огни, 1973, №3
И вот однажды у меня получилось. Я как заводная игрушка с ис порченным заводом сорвал заедавший стопор, сработал несколько так тов и, сбившись, заглох, словно завода хватило только на один оборот. Но я почувствовал, что легко и точно воспроизвел свою мелодию, что наконец-то взорвана неумелость, и мне от этого легко, и я больше не мучим давним беспокойством. Увидели бы меня тогда на посту ночыо с винтовкой, колотившего ботинками землю так, что снежная пыль покрывала полы шинели. По нескольку ледяных пятачков было у меня на каждом посту. Перед сме ной я затаптывал их, сгребая снег ботинками. Впрочем, устав не запре щал часовому при морозе постукивать нога об ногу. Так что пляска на посту дело неподсудное. И у меня на морозе в сорок градусов высту пала испарина. Разводящий, сменив меня, удивленно дорогой спрашивал: Ветер, гад. Шли, думали: дошел ты. А ты! Заполошиый... Буд то нападение отбивал. Я давно думаю над тем, отчего мелодия пляски, безразличная для многих, так действовала на меня. Когда я не умел выразиться в ней, я испытывал странное беспокойство, будто кто ломал меня до изнеможе ния, до сладкой боли. Музыка торжествует, а я нем. У меня нет языка. Я не могу выговориться, и немота эта невыносима. Она сбивает дыха ние. Это какое-то недомогание души. Быть спокойным при этой музыке — противоестественно. Вечерами в своей казарме мы доброжелательно делились своими успехами в пляске, как бы отчитывались друг перед другом. И как-то однажды все сразу озадачились. Оставили свои дела, стали стекаться в круг. — Ты что? На носки подковки набил? Ну-ка покажи... Что же они у тебя стучат, как костяные? Я попробовал. Правда. И сам удивился. 9 В отпуск я приехал к Первому мая. Пока шел вдоль улицы с дере вянным чемоданом, замечал, как женщины выходили из сенец, прово жали меня взглядом и ждали, куда я сверну, к чьим воротам. Я долго видел их головы над плетнями и чувствовал, что меня еще не узнают. Я был в шинели, в погонах, кирзовых сапогах. Внимание деревни придавало мне силу, уверенность, которые не покидали меня и дома. Было утро. Праздничная и еще не умеющая осознать своей радо сти мать доставала из-под лавки и разливала в стеклянные четверти брагу, поминутно выбегала на улицу — ждала отца. — Вот... Всегда так... Когда не надо, так уйдет.... Поискать его, что ль? Поди, люди ему теперь сказали... Собирала на стол. В окна лился свет, и мне непривычно было ви деть на себе под ее взглядом блеск желтого металла медалей, тяжело болтающихся на гимнастерке. В колхозе, по случаю праздника, не работали, и я чувствовал на- электризованность улицы, торжественность ожидания и настроение послевоенного достатка, что уже намечался в деревне.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2