Сибирские огни, 1973, №3

одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года в столице Бельгии, в го­ роде Брюсселе. И пишут, как помер. Сердце у него было плохое, и вот все думал, что лучше: самолетом ему лететь или ехать поездом?.. Да эти тоже так складно: Иван Алек­ сеевич, мол, рассуждал — хоть самолетом и трудней для старого чело­ века, да зато ждать надо меньше встречи с родимой землей. А то я два дня буду тащиться, два дня душа будет болеть и томиться, боюсь, не выдержу... И решил воздухом. Да уже в наш самолет сел, в русский, а тут приступ, да тут же в самолете и помер — все равно не выдержал, опять — как знал! Ночные гости Скажу себе другой раз: от уж скоро — и глубокая старость. А зачем ты, Нюра, свой век изжила — ты знаешь? Начнешь мозговать —чего только не припомнишь, кого только в своих думках около себя не соберешь: и папаша с мамашей тут, и мой Федя, и другие люди, и кто еще есть, и кого давно уже нету, все! И кто мне добро делал, и кому я его делала, и кто меня обижал, и кого я обидела — миру! Набьются — полная хата. С кем поговорить, о ком подумать, на кого только посмотреть — голова разболится. А они каждый свое, и тот вроде прав, и этот, а я тогда вздохну: ни вы мне, видно, не поможете, ни я — вам. Всю свиту провожу потихоньку, а себе потом говорю: либо ты слишком дурная, что не можешь сообразить, либо дюже умная, что об этом хлопочешь. Кто тебя думать-то заставляет? Не думай. Недаром же говорится: длинная думка — лишняя печаль. Ну, не думай. И тогда лежу без сна, слушаю... То метель завьется около порога, зашерошит снегом... То ветер ставню с крючка рванет, зашатает, железом заскоголит. То яблонька под ветром наклонится да веткой по инею на стекле — шорх!.. Шорх! А потом Коля заворочается, встану его накрыть, да стою, гляжу, какой он уже большой да красавец, да тогда и говорю себе: от это, девка, и вся твоя думка, зачем жила... Да ты радуйся, что такой маль- чишонок, да проси бога побыть около него еще хоть немножко — вот это и все твои и заботы! Укрою да думаю: а не хитришь ты тут с собой, Нюра? Ну, пускай ты только для него и живешь, а он — зачем?.. А другой? А третий? А все люди? Уж если есть у человека добрая душа да светлый разум — неужели не с целью? Или нам только хочется, чтобы так оно было? Ой, думаю, Нюра, да тут голова нужна не твоя... Может, наше дело, и правда, только вырастить их, а уж они-то во всем разберутся, дети наши да внуки,— вон они какие дотошные теперь пошли, какие ранние. Заберусь в постель, снова угреюсь. А на улице холод, метель вьется да веточка по стеклу: шорх-шорх!.. Шорх-шорх!