Сибирские огни, 1973, №3

дёт. «Пцел-пцел, дай мед!» А я и плачу, и смеюсь: да ты, говорю, хоть знаешь, какой он, мед-то? Ты же еще и не знаешь его, и не ел! То не да­ вали —была у тебя золотуха, а теперь, говорю, дал бы — да голодуха... А в сорок четвертом как уродили у меня помидоры да лук! В доме -— ну, ничего больше, а этого добра —завались. От я на зиму насолила, а потом натолку в чашке, да лука туда накрошу, да подсолнечным маслом капну. А больше ни картошки, ни хлеба. Ешьте, дети, ну, ешьте. А они сидят, надулись, как сыч на крупу. А Миша, старший, тогда уже хоть немножечко отходить стал, уже малость оклемался, очухался: и слышать вроде начал, а другой раз и оч­ ки снимет — да вроде, говорит, что-то перед глазами колышется. От он первый тогда ложку берет. Смотрите, говорит, а то вам еще и не доста­ нется! Ест да приговаривает: лук, он от семи болезней помогает! И кто ест лук — того бог избавит от вечных мук... Это ж в тридцать третьем, в го­ лодуху, Федя научил его своим прибауткам. От он теперь и давай: только ангелы с неба не просят хлеба. Хлеб да вода — казацкая еда. Да только куда все сразу: подавай, мама, сегодня воду, а хлеб на завтра оставим!.. Если что не так, он тоже сразу, как Федя: подумаешь, досада — блоха в пироге! Да хорошая хозяйка две запечет! А они сидят, носы повесили, не смеются... Он тогда вроде серьезно: смех смехом, а зря вы не едите, большая ваша ошибка. Это ж какая вкуснятина, если кто понимает. А полезная! Недаром же президент Рузвельт в Америке только ее и ест. У них там че­ го не спроси, все есть, только птичьего молока и нету, а он, Рузвельт, все равно — одни толченые помидоры. Чего другого ему, говорит, принесут, домашней, говорит, колбаски, гоголю-моголю или даже ихней американ­ ской тушенки, а он —так вежливый, а тут кулаком об стол: а где мое любимое кушанье? И уже бегут, несут ему толченые помидоры с луком! В Америке, говорит, оно так и называется: Рузвельтово кушанье. А они уши поразвесят, как-никак старший, уже с фронта пришел, в черных очках, медали на рубахе звенят... А, может, правда? Да один ложку возьмет, другой... Потом уже мы так и стали звать: Рузвельтово кушанье. А что в обед будем? Рузвельтово кушанье, что ж. А вечером? Да его же. Так и осталось. Теперь вот съедутся другой раз, когда соленые помидоры: Миша, да Валерка, да Володька, да и Сашка, глядишь, время выберет. А чего бы нам такого на закусочку? А давай-ка, говорят, браты, попросим нашу мамку сообразить нам Рузвельтова кушанья; да пирогов с молитвой да с таком! И смеются, и ржут, как жеребцы. А потом едят с хлебом да хва­ лят, да аж за ушами трещит, кабы не желудок, ей-богу, сама бы ела! Чего ты, Коля, бабушку за рукав?.. Чего-чего, громче? Рузвельтово кушанье и ты ел бы? И пирожки бы с молитвой ел? Э-эх, ты, дурачок-дурачок, так и не понял ничего — кому ж это я ста­ ралась, рассказывала? Последняя негде,эИда Фрося Малюкова сегодня жалится: послала дочке письмо — куда-то на Сахалин. И не пиши тогда совсем, если не пишешь, и забудь, раз так.