Сибирские огни, 1973, №3
Это вот сосед у меня, Никифорович, раньше был мастер на это дело. Одно только и слышишь: разве это парни и девки? Да это сатаны! Рабо тать не хотят, а только гулять да гулять, и старших не уважают, и ос корбят тебя всяко, и обзовут, и гадюку повесь — утащут. Да разве это молодежь? Таких, говорит, уродила мама, что не примет и яма! А особенно, если слух пройдет, что у кого-нибудь велосипед увели. Тут его и за руки не удержишь. Около каждого двора, где мальчишата есть, остановится, кричит: слышали? Опять лисапед около хлебного укра ли. Пацан Менжулов токо поставил, пошел — булку хлеба, вышел — а лисапед уже как хмыл съел. Разве молодежь? Сатаны да бандиты! А я вот, говорит, помню в девятнадцатом году. Разорили тогда пана Заруц- кого, он в том доме жил, где теперь нарсуд. Дак лисапед его, говорит, на улице около двора валялся, пока не поржавел, совсем не пропал. И никто не взял! А теперь? Сел на чужой да и поехал. А почему так? Потому, что свой лисапед иметь хочется, а работа ■—кака... Мне вот шестьдесят семь, я еще работаю, а они? Вон Симоненковы пацаны. Залезли ко мне в ого род и давай шматовать все подряд! А я каждый раз это слышу и думаю: да что ж это он дураков из нас делает? Один он все помнит, а другие старые люди — нет? И чего он на молодежь? Так было, так будет: постарел, так и начал охать — все не по нем! Да еще праведника из себя корчит, ишь трудяга? Нашелся стахано вец, всю жизнь сторожует. Ведь рядом живем — или у меня глаз нету? А что до Симоненковых — ну пристал, думаю, до людей как банный лист! Они и так несчастные, отец бросил, скрывается, алименты не платит, а их четверо, она уже измоталась вся, да, спасибо, уже старший кролей развел, так они этими кролями и живут... А тут, и правда, случись,—Ни кифорович этот подкрался да и поймал среднего в огороде, костылем и побил, а я как раз из магазина шла, а он идет со двора, руки от так скрес тил, за плечи ладонями держится, а этот ему вслед — мешок... Кричит, ругается, а я тогда тоже мальчишке говорю: Витя, разве можно? А он как заплачет да мешок передо мной вытряхнул: тетечка, я ж только тра ву кроликам, больше ничего, от смотрите, это мы с Мишкой поспорили, кто больше принесет, а у Никифоровича огород бурьяном зарос, волки водятся! А я гляжу на траву — и правда: щерица, да калачики, да куст ам брозии, чего он ее только и рвал. Никифоровичу говорю: связался черт с младенцем. Зачем бить? Ты бы ему спасибо сказал, что он амброзию дергает, а то тебе уже скоро из стансовета штраф принесут! С тех пор уже почти два года прошло, а он все Симоненковых во ровством попрекает, глаза колет... Ну, подожди, думаю, у самого рыль- це-то в пушку, я тебя выведу как-нибудь на чистую воду! Обмороковала, жду случая. Да так мне повезло! Около Степановны бабы, как всегда, вечером собрались, я около них остановилась, Шура Симоненкова с собрания с родительского бежала, тоже стала, да еще... А он идет. Да еще издалека-а кричит, а голос радостный, как будто счастье ка кое привалило: чи вы не слышали? Сейчас у младшего мальчишки Хаба рова лисапед украли! Поставил около аптеки, токо матери побежал за лекарством — уже нету! И опять за свое: а я вот помню, в девятнадцатом, когда прогнали па на Заруцкого... А я его перебила и говорю: от ты стал, Никифорович, рассказывать,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2