Сибирские огни, 1973, №3

называет, а потом недавно уже снова его повесили, а он с карточки такой смирный глядит, и вроде виноватый... Оно тоже — и милиционеров этих бедных понять можно: разве терпение не лопнет? А возьми ты другого брата, Толика. Да против этого архаровца — как тихое лето! Еще до армии женился, и с женой душа в душу, не дети у них, а ан­ гелочки; и из части ему до1 сих пор письма шлют, и все стены дома гра­ мотами с работы обклеены. А теперь Поля план ему отделила, строиться начал, так в четыре часа, говорит, встанет, свет включит на улице, и стро­ гает себе, и тешет, никогда не стукнет, ни грякнет, а как только все прос­ нутся— тогда уж и гвозди бить. Поля, говорит, скажу ему другой раз: Толик, да ты не считайся, когда и постучи, а то до работы не успева­ ешь. А он: да что ты, мамочка, на то еще вечер будет! Когда Юрка пьяный придет, испачкается, а он, говорит, его и умоет, и спать уложит, и одеяло поправит, и си-идит потом на постели, на кра­ ешке, на Юрку смо-отрит, смо-отрит, а потом встанет и вздохнет... А Юрка, когда уезжал да мотался, ребеночка там прижил, сына, а алименты с чего платить, не работает. Так он, Толик, и денег своих этой женщине пошлет, и письмо напишет. Вот тебе от одной матери, от одного отца, одинаково росли, одина­ ково воспитывались — разве поверишь? Мне Поля жалится, плачет, ну в кого он, Юрка, а я ей говорю: да не в кого, что ли? Ты его деда, Афанасия, хорошо не знала, так вот и спра­ шиваешь, а кабы знала, так тебе и все ясно. Из бедных, а в шибай вышел, скот перекупал да продавал, семью бросил, с другой женщиной сошелся, с барыней. В станицу едет, вроде де­ тей проведать —да ни крошки им, ни одежки, а на краю степи остано­ вится, с коня слезет, шляпок с подсолнуха надерет, семечек молодых на­ шелушит, набьет полные карманы. Дома потом мальчишатам в ручонки сует: нате, поклюйте, привез гостинца! Копейка вместе с семечками кому попадет, он ее себе обратно в карман, а жинка бедная плачет, слезами заливается! А он на коня,да и поехал. А конь — что змей. То через один плетень на нем, то через другой. Где огород потопчут, хозяин кричит, а он жменю серебра вынимает— на тебе! По ботве! Так хозяин на коленях ползает, остально дотопчет. А он коня потом за цепку на дверях от шинка привязывает, гладит его по холке да говорит: смотри, говорит, Афанасий Семеныч пить будет в шинке, гармошку слушать, а ты никого больше не пускай, не хочу и ви­ деть. От конь стоит, так вроде смирный, а только кто не знает — на сту­ пеньки, а он за плечо зубами — цап! А тот пьет себе да гуляет, да гармониста целует, одно —деньги в карман ему пхает, а жена, бедная, пошлет детей пятачок попросить — может, он выпьет, так добрей,— а они стоят перед шинком, как сиротки, тоже коня боятся... Он потом выйдет — да верхи, на них даже и не глянет. Спасибо гармонист, дядя Тиша —слепой, подзовет их к себе да по­ делится... Ой, говорю, Поля, да если все вспомнить! Подумаешь от так, старое переворошишь, так потом уже и на тепе­ решнюю молодежь поменьше грешить начинаешь... Другой раз, говорю, вырвется, а так чтобы проходу кому не давать или глаза колоть — да ни­ когда в жизни!