Сибирские огни, 1973, №3

бы! А он как вскинется: что ты, мать! Заяц — трус, и тот на капустку охотится! Ушла, понимаешь,— уж больно далеко до нее было... Да она и лиса-то — не мех, а смех: шерсть колтунами да вся в репьях. Не очень- го и жалко! А Коля — ну вылитый дед. И характер весь. И привычки. Ну, отку­ да берет? Другой раз задумается, одну бровь дугой выгнет, другую вниз, и вроде на плечо себе смотрит... Я как гляну: ну, вылитый Федя! Тоже, было, насопится, нахмурится, а потом как молния в глазах, да кудрями тряхнет: эх, горе— не беда! А у Коли тоже и волос вьется. От я сижу, гляжу на него да потихоньку и плачу. Он вскинется: бабушка, ты чего? Ничего, говорю, ничего, играйся! А сама думаю: и полынь без кореню не растет, а то — человек... Пойду-ка его позову тоже, а то будет пыхтеть там еще час. Н и конца и ни краю Ты хоть и не смеешься, что и зимой сидят, а про себя, небось, тоже думаешь: от выносливые эти сплетницы, и мороз не берет их, надо! А я тебе так скажу: ты строго не суди. Я сама, если бы не внучек, не Коля, все вечера вместе с ними просиживала, да слушала, да сама говорила, да семечки лускала, а чего? Волки и те вместе на луну повыть собира­ ются, а то —люди. Как не потолковать, как другой раз не посудачить, а где? Молодые в кино да в клуб, черти эти пожилые около пивнушки ро­ ятся, как пчелы, с утра до вечера жу-жу-жу, еще за гражданскую да потом за эту войну, да кулаком в грудь, аж по станице гудёт, а куда нам, старым бабам? От это и все наше место, лавочка под плетнем у Степа­ новны. Зять ее, когда выпьет, начнет выкаблучиваться: чем каждый ве­ чер от так языком бить, вы, мамаша, лучше б радио да телевизор. Так-то, конечно, так. Со стороны баб наших послушать, ничего мудрящего вро­ де и не скажут, золотого слова не вымолвят, а только если понимать хо­ рошенько, то у них тут, может, самый серьезный, скажу я тебе, в жизни разговор — куда тут радиу, куда телевизору? Вот смолоду, оно все в новость. Случилось что с тобой, а ты себе на замет: вот как это и бывает, ага, ясно! Хоть сейчас в дураках очутилась, зато потом свое возьму, опыт! И все с каждым разом вроде умнеешь, и все про себя думаешь: от так жизнь мне шишек набьет — ох, и хитрая я буду под старость, такая баба — ухо, такая буду мудрая! И все до ка­ пельки мне будет понятно, и все загадочки я поотгадаю, и самую глав­ ную тоже отгадаю, ведь есть же такая главная загадка, обязательно есть: зачем живет человек на белом свете? Зачем радуется? Зачем печа­ лится? Зачем дорогой ценой за все платит? А потом жизнь идет себе да идет, и вот дело вроде к концу, никуда тут не денешься, а у тебя, как и давеча, только глаза разбегаются да ум за разум заходит: от жизнь так жизнь!.. Нету у нее ни конца, ни краю, нету никакого предела, и чем ты старей, тем лучше только одно и ви­ дишь: ну, да — нету! И загадку эту главную уже отгадать не стараешь­ ся, не с нашим умом, и тебе теперь хоть бы только одно узнать: да доб­ рая эта загадка — или злая? На радость она человеку? Или — на горе?