Сибирские огни, 1973, №3

если к богу шли и с печалью, и с жалобой — все не в себе носить, все с сердца — тяжесть! А после войны, когда жить стали получше, когда уже электростан­ цию у нас пустили, в доме культуры опять самодеятельность, и меня пришли звать: да приходите — вы ж до войны у нас пели. А я говорю: у меня до войны и муж был, на руках носил — чего ж мне было не петь? А ¿ейчас — с какой радости? Так и отказалась, не пошла, а самой другой раз так охота попеть: и душа тоскует, и голос как будто сам просится — от я раньше пела! Подружку-то мою в Москву забрали, Коновалову Галю, знаменитая ар­ тистка была до войны, так она по радиу говорила: -я пою — а подружка моя Нюра Черкасова еще лучше. Да станет потом по радиу петь, а я ей подпеваю, кто выше возьмет, а Федя смеется: и правда — как артистка! А может, надо было ехать, когда звали, а я молодая была да глу­ пая: эти, что из Москвы, приехали, приглашают да обещают, а я кончи­ ла петь — да опять за семечки. Да ой, говорю, тетечки, а мне и здесь хо­ рошо! А потом Химочка Садовникова, придатная была петь, померла, не стало в нашей церкви первого голоса. От бабы и пришли меня звать: пой­ дем, Нюра! А я вздохнула да сама себе говорю: пользовалась божьей помощью да святой молитвой — иди теперь, отрабатывай! Да с тех пор и пою. Когда давление не мучит да голова не болит, как затяну «Помилуй мя, боже...», все старые бабы плачут. А сейчас в церковь все один мальчишонка ходит, армян или грузин, с усиками, в доме культуры работает, из Ленинграда недавно приехал. Я, говорит, Анна Панкратьевна, народный хор соберу, петь будем ста­ ринные песни, и у меня на вас большая надежда — как хотите, а все равно вас к себе переману... Продолжение Слышишь, пришел, бумку в сенцах поставил и возится теперь там, и возится... И к бабке не ходи, и не гадай: двойку принес - точно. Когда пятерку, тогда он дверь в комнату расшагакает, портфель закинет: ба­ бушка, я сейчас! И — во двор. Я нарочно кричу вслед: а что принес? А он весело так: а ты, бабушка, открой да посмотри! Я потом удивляюсь: будь ты неладно, да неужели пятерку? А он орлом глядит: а ты дума­ л а — что? А сегодня — двойка, чтоб они уже повыздыхали, эти двойки, детей мучить' Я откуда знаю,— Федя мой был точно такой. С охоты вернется, еше бахилы с себя не снял, обмундирование это охотничье не скинул, дверь открывает да мне под ноги —лису!.. А голос радостный. Куда мы, кричит, мех будем девать? Плечи, понимаешь, бо­ лят — носи и носи! Была бы не такая красавица, уже и не брал бы а то ишь, огневка, аж в хате посветлело! А когда вернется пустой, тогда в сенцах тоже и возится, и возится, все снимает с себя да сопит, бычится. Я дверь сама открою: ну, заходи, чего ж там топтаться? Заходит, молчит, только хмурится. Я другой раз нарочно скажу: ишь, расстроенный какой — ну, бросил з*