Сибирские огни, 1973, №3

Пермитин, видимо, ни над одним произведением не работал с такой напряженно­ стью, как над «Горными орлами». Он давал мне — на дружеское прочтение и предва­ рительную редактуру — три варианта романа, один другого совершеннее. Ефим Нико­ лаевич чутко прислушивался ко всем замечаниям, касающимся и существа, и стиля произведения, и нередко вносил изменения и поправки: он отнюдь не страдал чрезмер­ ным авторским самолюбием и переоценкой своих возможностей и сил. Роман имел заслуженный успех, 'принес писателю широкую популярность. Зато легко и быстро были написаны «Ручьи весенние», — повесть о молодежи, ос­ ваивающей и пробуждающей к жизни нетронутые целинные земли. В полной гармонии со своим названием, повесть пронизана упоительной свежестью, залита очарованием юности. В конце пятидесятых годов Пермитин принялся за новый напряженный труд — ав­ тобиографическую трилогию о жизни Алексея Рокотова, в которой заново передумал и перечувствовал свое бытие — от первого сознательного взгляда на мир до расцвета писательского таланта. Трилогия, венец творчества Пермитн-на, заняла все последнее десятилетие его жизни (1960—1970). IV Годы как будто не старили Ефима Николаевича ни внешне, ни внутренне: не раз­ рушали здоровья и не иссушали чувств. Так, ветер, с шумом проходя над дубом, толь­ ко колышет его ветви, не обрывая их. Ледяная ванна по утрам, ритмическая гимнастика, длительные прогулки летом, ежевечерний (не менее двух часов) бег на лыжах зимой — все эти благие многолет­ ние привычки он сохранял до неожиданного заболевания осенью 1970 года. В последнее десятилетие судьба была к нему добра, благосклонна. Книги выходили большими тиражами, шел реальный разговор о подготовке собрания сочинений, извест­ ность в широких читательских массах все увеличивалась, работоспособность не падала, творческие планы перегоняли друг друга. По-прежнему вечным, томительным зовом влекли к себе природа и охота; осенью — седой Каспий, а в апреле — берег Рыбин­ ского моря, где работал младший сын Ефима Николаевича. Там, под русским северным небом, среди ослепительно тающих снегов и гулких серебряных потоков, Ефим Никола­ евич встречал весну, рыбачил, охотился на радужно-нарядных кряковых селезней и си­ зых гусей-гуменников, отдыхал, обдумывал будущие главы повествования о своем двойнике —- Алексее Рокотове. Пермитин имел все необходимые условия для работы — удобную квартиру в Моск­ ве и уединенную летнюю дачу на тихой и грустной Десне. По его словам, нигде ему так счастливо не работалось, как на этой даче. За эти годы Ефима Николаевича огорчала лишь непреходящая грусть о старых друзьях и далеко недостаточный, по его мнению, отклик литературы на охрану приро­ ды. Но в «Поэме о лесах», возможно, самом задушевном своем произведении, он соз­ дал памятник своим друзьям, памятник из сердечного тепла и живого, звенящего сло­ ва, и оставил проникновенный завет—как надо любить, чувствовать и словесно отобра­ жать природу. В последние десять лет мы встречались с Ефимом Николаевичем довольно часто. Беседовали при встречах о многом — и об охоте, делясь воспоминаниями и чувствуя себя как бы у непотухающего охотничьего костра, и о родной природе, а больше, страст­ нее всего — о литературе. Пермитин занят был прежде всего проблемами современной советской литературы. Непогрешимый реалист в творчестве, он проявлял исключительную чуткость и насторо­ женность в отношении любого «модерна», нарочитой усложненности стиля и всяческих формалистических «изысканий». Он, например, очень любил Б. Л. Пастернака, как че­ ловека, но далеко не все принимал в его творчестве и по-настоящему ценил лишь его позднейшие стихи, отмеченные подлинно классической простотой.