Сибирские огни, 1973, №3
Но и живя в Москве, Пермитин, великий труженик, использовал время с завидной экономией и точностью: работал изо дня в день, непрерывно обогащая свой духовный мир чтением, жадно следил за текущей литературой, расширял круг литературных зна комств. Помню, какую радость принесло ему знакомство с М. Шолоховым: «Тихий Дон» был одной из его настольных книг. Это знакомство переросло потом в долголет нюю дружбу — Пермитин бывал в гостях у Шолохова в Вешенской, общался с ним в каждый его приезд в Москву, был одним из немногих слушателей произведений Шо лохова в рукописи. В кабинете Пермитина сохранилась фотография: на ней он снят вместе с Шолоховым, который, знаю точно, ценил талант Пермитина, особенно — ро ман «Горные орлы». Вскоре по приезде в Москву Пермитин втянулся в редакционно-издательскую ра боту (издательство «Федерация»), сделался одним из тех рецензентов, слову которых придавали определенный вес. Противник полемических и схоластических излишеств РАППа и пролеткультовских отзвуков в «Кузнице», Пермитин в любом случае ратовал за реализм и художественность литературы. После известного постановления ЦК ВКП(б) о ликвидации литературных группировок и создании единого Союза советских писателей Пермитин принял участие в организационно-союзной работе, и нередко на собраниях и заседаниях приходилось слышать его звонкий и уверенный голос: он был прирожденным общественником, человеком трибуны. Ефим Николаевич посещал, в качестве гостя, Первый Всесоюзный съезд колхозни ков, произведший на него огромное впечатление. Он рассказывал о нем с увлечением, с волнением, с блестящими глазами, на память приводил отрывки из той или иной за помнившейся речи. — Ведь перед тобой живая история, живая — небывалая — новь, — говорил он, улыбаясь широкой, светящейся улыбкой. — Только подумать: вместо маленького хо зяйчика, владельца жалкой полоски земли — могучий коллективный хозяин всех земель ных богатств, а вместо собственника в лаптях и зипуне — союзник пролетариата по строительству социалистического государства. Если же все это сочетать с пятилет кой, воздвигающей новостройки и зажигающей по темным просторам матушки-Руси электрические огни, то хочется жить и жить и, конечно, писать и писать... Какое, дейст вительно, счастье — быть писателем в наши годы! Избранный делегатом на 1 съезд писателей (август 1934 г.), Пермитин с законной гордостью осознавал коллективную писательскую ответственность за судьбы литерату ры. Весело и радостно было, встречаясь в кулуарах съезда, видеть его оживленное лицо, чувствовать крепчайшее рукопожатие, слышать восхищение Горьким, приглашение по ехать осенью на охоту: — В отъезжее поле, в рязанские степи, по следам «Записок мелкотравчатого», — горячо говорил Ефим Николаевич, влюбленный, как и многие писатели-охотники, в эту вдохновенную книгу Дриянского. III В тридцатые годы мы общались не так-то часто, и отношения наши можно охарак теризовать как отношения добрых литературных знакомых. Они переросли в дружбу значительно позже, после войны, когда из всего нашего круга мы остались только вдво ем: не стало ни Правдухина, ни Зарудина, ни Зазубрина, ни Силыча... Доживавшая последние годы Лидия Николаевна Сейфуллина вела замкнутую, одинокую жизнь, и встречаться с ней было не легко: и я, и Пермитин напоминали ей незабытое прошлое, она очень любила Правдухина, и нередко, в разгар беседы, голос ее, грудной и глу ховатый, вдруг пресекался, и в прекрасных, черно-золотистых глазах показывались слезы... Последнее двадцатипятилетие жизни Ефима Николаевича (1946—1971)—пора на ибольшего расцвета и его таланта, и его общественной деятельности. В 1947-49 гг. Пермитин собирает и редактирует два больших сборника «Охота в
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2