Сибирские огни, 1973, №3

Сколь ни перекидывал мозги — все впустую. Неделя, другая прошла. Забросил мужик хозяйство, сидит и думает. Вроде начнет в голове проясняться, тут опять как туман наплывет. Баба его плачет, убивается. Да что с тех слез толку. Так от думы и загинул Аверьян, стало быть, Никитич. Т а й г и х о з я и н Гордость, упорство либо напористость,— это все так, подмога, что ли. Сами-то по себе они не делают человека, хоть и они нужны, как ложка к обеду. А человека делает совесть! Ни любови великой, ни товарищества крепкого, ни отцовства добро­ го, ни стариковской мудрости не отведать тебе, если ты оказался нику­ дышным хозяином совести своей. Считай, пропала твоя жизнь ни за понюх табаку. Василь-то, Баранихи сын, той Баранихи, что в Красном Яру жила, крепок вырос. Как поврачевала его нечистая троица, в рост пошел. И девка подросла — красота ненаглядная. Вся в мать: веселая да рабо­ тящая. Ну, жених да невеста в доме —деньга, известно, нужна. Мать сыну и советует: — Ступай, сынок, на заработки. Ноне кой-то торговец лес пригля­ дел. Валить будет. Работников подыскивает. Парень ты в силе... А мы тут с дочкой по хозяйству управимся. Василий и вписался в артель. И то сказать, добрый работник ока­ зался. От работы не бегал. Где кому не по плечу, туда приказной Васи­ лия посылает. Приказной-то свое дело справно вел. А вот чего другого коснись, тут его умишко колеса терял. Не вышел умом-то. Но чтоб совет какой принять — нет. Взбеленится, ажно затрусится. Ай кто усмешку сообразит над ним, тут хозяину столько наговорит на усмешника... У хозяина один аршин на всех: расчет в зубы и —лети на девяти —• где-нибудь привьешься. Случилось, хозяин захворал, в город укатил. На того приказного все дела бросил. — Ты, Фомка,— говорит,— за меня тут хозяином остаешься. Гляди, чтоб народ не баловал. Закусил Фомка удила: с кем разговор ведет, поверх головы умно так даль разглядывает. Кочетом по делянке ходит, только не закукаре­ кает. А где что не по носу, коршуном налетит: — Вы,—орет,— дармоеды, станете у меня отменно робить. Я тепе- ря хозяин тайги! Только мужики да парни скоро к нему приноровились. Сговор какой у них был или от случая пошло, а пристрастили они приказного к горькой. С утра к нему кто бежит: — Выпей, Фома Селиверстыч, за упокой души рабы божией Ива­ новны. Бабкой она мне приходилась. Чуток, да опять: