Сибирские огни, 1973, №2

с одной стороны, и то же самое с другой. И есть еще невидимая красная полоса, которая тянется серединой реки, полоса, которую прочертило сердце Гурина. И здесь, в Каргаске, как и в Парабели, Гурин сначала ничего не узнал. От нечего делать он зашел в универмаг и увидел там круглые, до самого потолка, голландские печи, обтянутые черным листовым желе­ зом. В них жарко трещали и щелкали березовые дрова. У печей лежали груды поленьев. Они пахли на весь магазин, делая его домашним и ми­ лым. И вот через эти-то печи он и вспомнил этот универмаг. В квартале от него отыскал бревенчатый Дом культуры, в котором когда-то шли спектакли. Сияли окна, доносилась музыка. А где же тот театр, те спектакли, которые шли в нем, те актеры? Все исчезло бесслед­ но. Исчезло и хорошее, и дурно^. Где теперь пестроглазая актриса? Слегка шевельнулась в душе Гурина теплая печаль: все-таки здесь ступала его молодость. Он долго стоял в ледяных, синих-синих сумер­ ках, на дощатом тротуаре среди подстывшей, упругой грязи. Висел над рекой большущий, четко очерченный оранжевый лунный шар, словно раскаленный изнутри. На нем были хорошо видны темные пятна гор­ ных хребтов. Гурину от всего этого становилось все грустней и грустней, и вдруг словно в душе что-то распахнулось, сметая неприязнь к этим местам, и затеплилась тоска о прошлом. Он как бы вырвался к своей молодости и снова остро и больно почувствовал ее. Ему привиделось лицо Тамары веселым, юным, красивым, каким оно было в лучшие дни их жизни. И он сейчас, простив все, вглядывался в него с нежностью. Глаза его зату­ манились. И ему так захотелось войти в этот Дом культуры, пробраться за кулисы, постоять на сцене — все-все вспомнить из молодых лет, пусть даже горькое, тяжелое, но все же его, молодое, утраченное без­ возвратно. Но он побоялся, что его не пустит дежурный. И он заторо­ пился на теплоход. Там его ждали ужинать. Озябший, улыбающийся, потирая замерз­ шие, покрасневшие руки, спустился он по крутой лесенке в самую глубь теплохода. Здесь находилась крошечная столовка. Все сбились вокруг единственного стола. Высоко над головами ужинающих зияло окошко, из которого Анна Филаретовна подавала тарелки. Она свешивалась вниз, а Костя Муха, привстав на цыпочки, вытягивал руки и, словно со второго этажа, принимал очередное блюдо. — Ты смотри, не плесни мне щей на башку! — заворчал Ванюшка. — Я тебе лучше кипяток плескану, чтобы ты плешивым стал. — Ты, парень, далеко пойдешь, если милиция не остановит! — Ну, опять сцепились? — высунувшись в свою амбразуру, зашуме­ ла Анна Филаретовна.—Держи, супостат, свою кашу! — Здоровому человеку любое действие приятно, — заговорил Гу­ рин, принимаясь за жаркое.— Ему вкусно и есть, и пить, и дышать, и спать, и работать, и даже просто двигаться. Тот, кто поработает до по­ та, тот, например, помоется в жаркой бане с наслаждением, выпьет ковш колодезной воды со смаком, съест мяско с урчанием, растянется на кровати, улыбаясь от блаженства! Все одобрительно засмеялись. — Вы это лучше меня знаете. Мудрая природа старается превра­ тить жизнь человека в радость. Человек рожден для нее. Так будем бе­ речь друг друга. И не надо убивать эту радость у ближнего. А дальше он заговорил о поэзии осенней Оби, о работающих судах, о том, как они возникают между островами, в темноте, осыпанные огня