Сибирские огни, 1973, №2

«М-м-м-м»,— внезапно застонал Гурин и сморщился, точно босой ногой напоролся на ржавый гвоздь... Однажды в такую же ночь с мокрым снегом отец избил Юрку, стар­ шего брата Гурина. Отец зачем-то собирал серебряные полтинники. Он заворачивал их плотно в бумагу тяжелыми «колбасками» и складывал в коробку. Он, Сережка Гурин, подглядел это и стал воровать полтинни­ ки на мороженое. И вот отец заметил, что нет одной «колбаски». — Кто взял?! — яростно взревел он. «А я тогда сразу же трусливо отперся: «Только не я! Честное слово. Я и не видел этих денег!» — вспоминает Гурин. Ну, кто же еще мог украсть, как не хулиганистый, пятнадцатилет­ ний Юрка! — Ты, паскуда! — набросился на него отец и сбил на пол. — Не брал я, не брал! — плакал Юрка, закрывая голову руками. И пока отец избивал его, он, Сережка, трусливо жался в углу и под­ ло молчал... Отец вышвырнул Юрку во тьму с сыплющимся мокрым снегом... «М-м-м», — снова промычал Гурин. Все эти сорок лет нет-нет да и обжигало его это воспоминание... Из рубки спустился Шляхов. — Не спится?— спросил он,—Ненастная ночь. Приставать будем на ночевку, а то напоремся на мель... Пойдемте ко мне. В каюте капитана было тепло. Мягкий диван-кровать с постелью, свежие занавески, лампа под абажуром на белом столе, портрет Рахма­ нинова на стенке, небольшой лакированный шкаф для одежды — все это делало пристанище капитана уютным. Шл яхов домовито захлопотал, извлекая из тумбочки бутылку, коп­ ченую рыбу, банку с муксуньей икрой, бруснику с сахаром. — В такую ночь самое время посидеть за рюмкой. Жаркая печь в июле — мука, а в январе — блаженство. Всему свое время. Присажи­ вайтесь. Он включил маленький транзистор, и каюту наполнила тихая, груст­ ная музыка. Из угла струилось тепло от раскаленного докрасна электро- каминчика. Гурин мысленно перенес себя на берег и взглянул на теплоход со стороны. Во мраке, среди летящего мокрого снега, среди ненастной осе­ ни, между пустынными островами, над жуткими текучими глубинами скользит суденышко, осыпанное огнями, а в нем эта каютка — теплая, светлая, и сидят в ней два человека за столом. И много, много таких су­ дов сейчас плывет или ночует у яров и пристаней. И надо бы гордиться людьми, победившими мрак и холод, гордиться теплыми человеческими гнездами. Но всегда ли в этих гнездах обитает правда и человечность? Всегда ли человек достоин сам себя? Космонавт Севастьянов в полете записал: «Я вижу землю. Сразу всю. Целиком. Это вызывает щемящее чувство: наш мир мал и одинок во Вселенной»... — У вас какое-то ненастное настроение,— капитан улыбался, нали­ вал в рюмки. У него выцветшие волосы скомканы, светло-зеленая рубаш­ ка, в синюю клетку, измята, кирзовые сапоги грубы. Ничего в нем нет от бравого, подтянутого капитана. Он скорее походит на какого-нибудь завхоза или кладовщика. Не устоял перед жизнью, опростился и забыл уже самого себя, танцевавшего танго. Но такой, «омужичившийся», Шля­ хов начинал даже нравиться Гурину. — Немножко нездоровится,— ответил ему Гурин.—А потом... вспо­ мнилось нехорошее... Очень нехорошее.