Сибирские огни, 1973, №2

кументов: мемуары, неопубликованные письма Иванова к Сорокину, хранящиеся в омском архиве. За ними — размышления и выводы литературоведа. Например, о том, что рассказ «Тартарапь корабль», прочи­ танный Сорокиным перед колчаковской элитой, был написан им вместе с Ивано­ вым. Это так похоже на увлекающегося, по­ рой безрассудно смелого автора «Похож­ дений факира». «Море. Шторм. Гибнущий корабль, груженный золотом, а на кораб­ ле во время шторма — борьба за власть, борьба за золото». Вот сюжет рассказа. Его дерзкие, вызывающие намеки трудно не понять. Достаточно просто вспомнить Омск девятнадцатого года, колчаковщину и отчаянную схватку за золотой эшелон. Строго и скрупулезно автор статьи выст­ раивает факты пребывания Иванова в Ом­ ске. Этим его работа, несомненно, заинтере­ сует биографов писателя. Но не только этим. Размышляя об истоках творчества Иванова, не преувеличивая и не преумень­ шая ничего, исследователям стоит попри­ стальнее вглядеться в парадоксальную фи­ гуру Антона Сорокина, «короля писате­ лей», который умер непризнанным и одино­ ким. Стоит воздать должное: это он, Соро­ кин, занимался с автором «Партизанских повестей», где читателя поражают яркие, внезапные, явившиеся, как откровение, об­ разы, упражнениями по развитию ассоциа­ тивного мышления. Это от Сорокина, под­ черкивает Е. Беленький, могла пойти у Вс. Иванова «киргизская тема», занимавшая в творчестве обоих писателей большое место. Впрочем, не только это — что-то более глубинное переплетало «столь разного мас­ штаба» дарования,—что? В своих «Замет­ ках о стиле Всеволода Иванова» («Новый мир», 1970, № 2) критик Инна Соловьева пишет: «Всеволод Иванов корнями своими, первыми своими впечатлениями связан с тем достаточно мощным слоем культуры, который становится предметом внимания исследователей лишь в редких случаях. Между тем, культура эта городских ме­ щанских низов... просвечивает не только за стилизованными сказовыми упражнениями Алексея Ремизова и его учеников, но и за пьесами Островского, прозой Лескова, за некоторыми ранними вещами Горького». И за многими произведениями Антона Соро­ кина,—добавим мы. В них — российская провинция, полная самолюбования и жаж­ ды аффектов, ее уходящий, умирающий быт. Так, статья Е. Беленького, написанная со сравнительно узкой целью —раскрыть свя­ зи Вс. Иванова и А. Сорокина, неожиданно и интересно выходит за рамки темы. Истокам творчества прозаика посвящена еще одна работа сборника —Л. Пудало- вой. Снова убеждаешься: как много значил в судьбе писателя сибирский период его жизни. И дело тут отнюдь не в «сибир­ ской» тематике многих его произведений, даже не в том, что в Сибири он сформиро­ вался как профессиональный литератор (хотя это и доказывает Л. Пудалова сво­ им разбором раннего рассказа Иванова «Купоросный Федот»). Дело в том, что именно Сибирь определила в Иванове то, что и есть главное во всяком художнике, что придает ему неповторимость — его ми­ росозерцание. Здесь прошло у Иванова го­ лодное детство, одинокое отрочество с тще­ славными и упоительно несбыточными меч­ тами. Здесь начались долгие его скитания на «пути в Индию» — то в роли подручно­ го приказчика или матроса, то в странной роли «факира». Здесь, в Омске, в колча­ ковской типографии, тайком, он набрал «Рогульки» —первую, удивительную спою книгу. «Купоросный Федот» —из «Рогулек». В этом рассказе, как и в семи других рас­ сказах сборника, встречаем мы свидетель­ ства крепнущего, ослепляющего его талан­ та. Порою можно услышать, что Иванов, который писал в ту пору крупными, по-рем­ брандтовски щедрыми мазками, даже не старался ограничивать себя в изобразитель­ ных средствах. Но Л. Пудалова представ­ ляет щам примеры кропотливейшей работы Иванова в своей «мастерской слова». ...Вернемся в заключение к книге, автор которой пытался восстановить — объектив­ но и строго —•негладкий путь мастера. Л. Гладковская по возможности учиты­ вает, осмысливает все то, что накопило ивановедение сегодня. Она вводит в науч­ ный оборот и новые материалы — в книге много интересных находок. Ученого привле­ кает сложная, яркая личность творца. Чет­ ко вырисовывается здесь, художническое кредо Иванова, его этический идеал, вы­ страданное жизненное «верую». Но полнота исследования ограничена в данном случае... издательским жанром. Кни­ га вышла в серии «Библиотека словесника» и представляет собой «пособие для учите­ ля». Как мы узнаем из издательской анно­ тации, «в центре внимания автора» долж­ ны оказаться только те произведения Ива­ нова, которые есть в школьной программе. Работа Л. Гладковской несравненно ши­ ре и емче, чем обещала аннотация. Пока­ зывая' творческие поиски Иванова, Л. Глад­ ковская приходит к принципиальному, очень важному выводу: «Истории советской литературы принадлежат не только произ­ ведения Иванова, но и опыт его художест­ венных исканий». Однако как тут не заме­ тить: нельзя говорить о поисках писателя, обходя яркие, во многом эксперименталь­ ные его романы конца 20-х — начала 30-х годов — «Кремль», «У». (Кстати, как раз Л. Гладковская прекрасно пишет об этих романах в одной из своих статей. См. сбор­ ник «Метод и мастерство. Вып. 3. Советская литература». Вологда. 1971, стр. 87—100). Книга имеет подзаголовок — «Очерк жиз­ ни и творчества». Но «очерк жизни» дове­ ден лишь до половины работы, далее, в ос­ новном, идет «очерк творчества». Об этом