Сибирские огни, 1973, №2

ганы»—скупой рассказ о страшной «из­ нанке» войны. Есть в статье М. Минокина одно справед­ ливое и горькое замечание. Долго литера­ туроведы стороной обходили произведе­ ния, в основу которых легли смрадные яв­ ления нэпа, или же — судили о них пред­ взято. Долго, например, в упрек Вс. Ива­ нову ставился рассказ «Особняк», герой ко­ торого Ефим Сидорыч Чижов — воинствую­ щий стяжатель, верящий с трогательной искренностью в свою правоту. Он блиста­ тельно разоблачался автором, но разобла­ чался, разумеется, не «в лоб». Без упроще­ ния и трафарета писатель проецировал в рассказе мир своего героя и на этом осно­ вании был объявлен апологетом мещанст­ ва. Многие критики не захотели заметить тонкую, поистине «убийственную» автор­ скую иронию... Подробно анализируя рас­ сказ, М. Минокин восстанавливает «в пра­ вах» один из шедевров Вс. Иванова, к сча­ стью, для читателя уже восстановленный: . «Особняк» вошел во второй том «Избран­ ных произведений» писателя. «Всеволод Иванов и ранняя советская проза (проблема «биологизма»)» —назва­ ла свою статью Е. Краснощекова. Дейст­ вительно, проблема —сложная, давняя. Автор исследует вопрос на интересней­ шем фоне литературного процесса двадца­ тых годов. Здесь книги, ставшие историей, но не потерявшие при этом ни свежести, ни очарования новизны: «Перегной», «Конар­ мия», «Разлив»... Имена: Сейфуллина, Ба­ бель, А. Веселый, Фадеев... Теперь прихо­ дится лишь удивляться: как много успели, как много принесли они в литературу — мо­ лодые, искрометно талантливые летописцы революции. Впрочем, ничего удивительного здесь не было. Они делали, в сущности, обычное дело писателя — постигали про­ стую сложность человеческого характера, которая наиболее ярко и проявляется вот так — в противоречиях, в социальных сдви­ гах общества. Не удивительно также, что их интересовал герой «как он есть», во всей полноте стремлений, страстей. «Но и этот «примитивный» человек таит в себе сложную духовную жизнь»,—поле­ мически подчеркивает Л. Гладковская. А статья Е. Краснощековой убеждает: рево­ люция вырвала героев «Бронепоезда» и «Партизан» из замкнутого круга бытия, где за. ненадобностью (5ыли похоронены лучшие их порывы. И «естественный» человек, по сути, перестает быть таковым. Еще нельзя «расщепить» на составные элементы ка­ честв его желания. Но уже ясна цель. Про­ сто и без патетики, будто повинуясь како­ му-то внутреннему голосу, «стихийные партизаны» Иванова «устилают своими те­ лами трехкилометровый путь, по которому мечется белый бронепоезд». Обращаясь к творчеству Иванова, кон­ центрированно выразившему многие осо­ бенности прозы тех лет, Е. Краснощекова ■старается понять, объяснить такое противо­ речивое явление, как «биологизм» литерату­ ры 20-х годов. Автор доказывает, что по­ явление «естественного» человека на книж­ ных страницах было оправдано: вызвано потребностями времени, «состоянием духа». Все основные положения статьи подкреп­ ляются тонким разбором текстов. В данном случае это особенно важно — ведь упреки в «биологизме» были, как правило, бездока­ зательны: не опирались на целостный ана­ лиз произведений, не учитывали общей идеи автора. Вот характерная деталь: во многих ста­ тьях сборника творческая индивидуаль­ ность Вс. Иванова познается путем сравне­ ния. Яркие, неожиданные порой паралле­ ли: Иванов и Неверов, Иванов и Зазубрин... и Николай Лесков... и Антон Сорокин. Од­ на из статей — С. Мамаевой — соотносит «Алтайские сказки» прозаика со сказками народными. Этот метод приводит исследо­ вателя к цели. В сопоставлении мировоз­ зрений, стилей, фактов полемики вырисо­ вывается своеобразие таланта художника. Объективно и тактично И. Столярова пи­ шет о неизданной стихотворной пьесе Ива­ нова «Левша», которую (как и большинство поэтических опытов автора) трудно отне­ сти к числу его удач. Знаток творчества Лескова, исследовательница сравнивает произведение советского писателя с класси­ ческим прототипом. «Левша» Иванова — творение глубоко оригинальное. Анализ его как раз и показывает, что у драматурга был собственный, выстраданный взгляд на русскую историю, на судьбу русского гения. И. Столярова выделяет одну важную особенность пьесы — ее мажорный тон. Особенность, действительно характерную для Иванова-драматурга. Вот и здесь, по мнению литературоведа, «проникнутый чув­ ством исторического оптимизма», писатель хотел «поторопить время», приблизить ис­ торию к современности. Поэтому, наверное, вложил в уста Левши слова, что под стать только революционеру. И нарушил строгие принципы историзма, которые сам же не раз провозглашал. Статья И. Столяровой особенно радует тем, что она — об Иванове-драматурге. О драматурге знаменитом, но знакомом зрителю всего лишь по нескольким пьесам. А он писал их всю жизнь, отчаиваясь, стра­ дая, не очень поверив даже в успех, кото­ рый, по сути, пришел лишь однажды: сла­ ва мхатовского спектакля «Бронепоезд «14-69» затмила в представлении многих одноименную повесть. Сценическая же судьба большинства пьес Иванова печаль­ на. В этом нередко нет вины автора, а есть вина наших театров, их неумение или не­ желание понять своеобразие, оригиналь­ ность ивановских творений. Многие из этих пьес предстоит еще издать, большинство еще предстоит поставить. Они ждут свого исследователя... К счастью, о «Левше» по­ следнего уже не скажешь. Статья И. Сто­ ляровой хорошо дополняет немногочислен