Сибирские огни, 1973, №2

«ушка не просто «печальна» или «льет сле­ зы из очей» при расставании с женихом, она ведет себя так, что даже жених теря­ ется. «Не на смерть я иду, не хоронишь меня», — вынужден сказать он невесте, ко­ торая, судя по %сему, предчувствует траге­ дию. Это трагическое предчувствие невольно передается и жениху. И его слова: «Обой­ ми, поцелуй!» — попытка не только успо­ коить невесту, отвлечь ее от мрачных мыс­ лей, но и необходимость самому избавить­ ся от тяжести. Б. Примеров по существу даже не заме­ чает женщины, с которой расстается. Она не занимает его. Его занимает другое: Я у м атуш ки На зем ле один, Коронованный Небесами сын. Я скопил красу, Отдал вольнице, Позабытое Вряд ли вспомнится. То есть разлука для Примерова — всего только повод лишний раз поговорить о соб­ ственных достоинствах, о своей, в частно­ сти, былой- красоте, которая до сих пор наполняет его душу тщеславием. Причем так велико здесь его самоупое­ ние, что он даже оказывается в состоянии сказать любимой: «Поцелуй меня да себя спроси, солоны ль ветра на устах Руси». Вот так. Ни больше, ни меньше! Нетрудно заметить, что поэтика этого стихотворения взята напрокат у Кольцова. Да Примеров и не скрывает этого. Коль- цовский эпиграф, например, указывает и на это тоже. Что ж. Многие уверены — и это, в частно­ сти, подтверждают рецензии на примеров- ские книжки, —что именно так и следует «возвращаться» к классике. Многие видят такое возвращение именно в воспроизведе­ нии в стихах современного поэта наиболее характерной для того или иного классика формы. Причем музыкальность стиха в сознании многих может извинить любые недостатки конкретного стихотворения. Даже недостат­ ки смысла. Сравнил, например, Эдуард Ба­ лашов свое слово со «спелым яблоком». И написал о нем так: Ах, ему хочется Бы ть найдену, Да подобрану, Или украдену Не по-доброму. Да отведану, Да похвалену. Снова брош ену На проталину. Больше того — Балашов высказал и свою прямую убежденность в том, что Ляжет семя В поле чистое — Выйдет яблонька Речистая! И все это буйное самоупоение не толь­ ко публикуется, но и приветствуется. При­ ветствуется, ибо оно заключено в знако­ мые формы (здесь, в частности, в фольк­ лорные). Музыка классического стиха настолько завораживает и гипнотизирует, что все ос­ тальное в нем кажется несущественным. Даже связь поэта с жизнью, без которой, казалось бы, вообще не может быть и речи о настоящем искусстве, многие готовы по­ ставить под сомнение. Недаром тот же Примеров сказал в од­ ном из своих стихотворений: «Всего на рас­ стоянье песни лежу от жизни в стороне». Дело доходит до курьезов. До таких, на­ пример, суждений: «Мне кажется, что сей­ час традиционное представление о поэзии Некрасова как о «музе мести и печали», музе, «кнутом иссеченной», и т. д., отходит на второй план. «Страдательные» интона­ ции некрасовских стихов перестают быть главными в нашем восприятии духа вели­ кого поэта». Заявление это сделал поэт, а не критик. И критик, конечно, мог написать такое, но здесь особенно интересно, что именно, так сказать, практик поэзии —Анатолий Пере- дреев — занялся отбором того, что дорого ему в классическом наследии, в данном! случае —- в наследии Некрасова. Еще одно свидетельство (на этот раз в стихах) — Виктора Кочеткова. Вот что, по* его мнению, отличало классиков, или, как он их называет, «старинных мастеров»: Они пренебрегали злобой дня, Чтоб вл аствовать над злобою сто л ети й .. То есть поэт-классик стал в восприятии иных поэтов чем-то вроде гоголевской да­ мы, «приятной во всех отношениях». Да­ же Некрасов, так определивший свое основ­ ное назначение: «Я призван был воспеть твои страданья, терпеньем изумляющий народ!», теперь, очевидно, призван ласкать ухо современных поэтов музыкой своего стиха. «Пренебрегали злобой дня» — очень ха­ рактерное убеждение. Будто «злоба дня» не участвует в жизни человека, не формиру­ ет его характер. И потом, какой холодной расчетливостью, по мнению В. Кочеткова, отличались наши классики. Они, надо по­ лагать, не без умысла «пренебрегали зло­ бой дня». «Чтоб властвовать над злобою столетий»,—разъясняет Кочетков. Это даже не попытка разгадать секрет, как «властвовать над злобою столетий», это уже уверенность, что секрет разгадан. Причем такая уверенность — не частный случай в частной практике Передреева или Кочеткова. Многие напечатанные в послед