Сибирские огни, 1973, №2

отстирать, отмыть это пятно, потому и на­ писала, что Пушкин даже достоинство свое ронял «высоко» и «достойно». Строки эти продиктованы любовью к Пушкину. И Доризо тоже хотел хорошего, желая во что бы то ни стало воспрепятствовать той роковой дуэли. Но благие намерения не осуществились. Впрочем, не стану скрывать, намерения обоих авторов показались мне... ну, что ли, не совсем бескорыстными. «Нет, жив Дантес. Он жив опасно, жив вплоть до нынешнего дня. Ежеминутно, ежечасно он может выстрелить в меня». Это все из той же поэмы Николая Дори­ зо «Мой Пушкин». Как видите, речь здесь идет не только о любви к Пушкину, не столько даже о ней... Но далее. Вот строки из той же поэмы: Я звоню на Мойку, в дом поэта, И в ладони слыш у из дали Ж енский голос. Не она ли это, Не она ли это — Н атали! Договоримся сразу, что не будем отвле­ каться в сторону, выясняя, что бы это мог­ ло обозначать «в ладони слышу». Нас сей­ час интересует, так сказать, целый образ, а не отдельные детали. Итак, пусть, и приставив ладонь к уху, Доризо слышит голос Натали —Натальи Николаевны Пушкиной. Говорю растерянно: — Простите, Но, прошу, в свой дом меня впустите, Х оть звоню я не в урочный час! Так мне нужно это посещ енье!.. И в ответ, как двух эпох смещ енье: — Приходите, я ж чи тала вас (И) Это вам уже не похвальное стремление принять в себя дантесовскую пулю. Да и не было, как видим, такого похвального стремления. Просто произошло «двух эпох смещенье», и Дантес, стрелявший в Пуш­ кина, с таким же успехом мог стрелять и в Доризо. Потому что Доризо как равный мо­ жет войти в пушкинский дом. Сама Ната­ лья Николаевна читала его стихи и проси­ ла заходить. Доризо сам это слышал. Что же до Татьяны Глушковой, то, испу­ гавшись было «запутанной клинописи ли­ ний» собственного черновика, она, пораз­ мыслив, нашла вдруг определенное сходст­ во своей клинописи с пушкинскими черно­ виками. Это открытие обрадовало ее не меньше, чем обрадовал Доризо услышан­ ный им в ладони из дали женский голос. Мудрено ли, что ей захотелось оконча­ тельно утвердиться в этом сходстве: 12 Сибирские огни № 2. А я закрою тихие гл аза и вдруг дойду до затаен ной сути, во мне заш евел ятся голоса, во мне забродят сум рачны е судьбы . Конечно, «тихие глаза» Глушковой ни- сколько не лучше невнятицы Доризо — «в ладони слышу». Попробуйте представить себе человека, который нежно произносит, глядя на себя в зеркале: «Ах, как тихи мои глаза!». Но не только ласковое отношение к са­ мой себе выразила здесь Глушкова. Она запечатлела в стихе еще и собственную величавость: «Дойду до затаенной сути». Когда Борис Пастернак признавался: «Во всем мне хочется дойти до самой су­ ти», здесь, в этом признании, было не толь­ ко осознание и обозначение своего пути, но и раздумье о собственных возможностях. «Хочется дойти», — это желание выска­ зано вовсе не молодым Пастернаком. Он сказал это в конце жизненного пути, когда, казалось бы, имел право на непререкаемость и мог бы заявить, что дошел уже до самой сути, то есть попросту — стал поэтом. Пастернак этого не сказал. Больше того — в том же стихотворении он не просто раздумывает о собственных возможностях, но и даже невысоко их оценивает: «О, если бы я только мог хотя отчасти...». Самоуничижение, скажете вы? Не толь­ ко. Это недовольство собой, которое быва­ ет свойственно любому настоящему поэту, ибо не дает его душе обрести сытость и ус­ покоенность. Глушкова уверена, что она — пусть и «вдруг», но дойдет «до сокровенной сути». Откуда такая уверенность? А она от этой самой «запутанной кли­ нописи линий», которую Глушкова разгля­ дывает так же нежно, как и свои «тихие» глаза. Еще бы! Ведь ее клинопись так по­ хожа на пушкинскую: И на скупом краю черновика, до черноты израненного словом, так снежно вспы хн ет белая строка безумного Бориса Годунова. Странное какое-то желание испытывают иные авторы, берущиеся за пушкинскую тему. Им непременно хочется сравняться с великим поэтом. Хотя бы тем, что у них с Пушкиным почти одинаковые привычки: А мне бы в полночь снега, снега. В озж ечь в М ихайловском свечу. В кибитку кинуться с разбегу С тобой, любимая, хочу1 Это Александр Богучаров. Уже третий цитируемый здесь автор. И снова — с Пушкиным «на дружеской ноге». Причем Богучарову хочется не только снега в полночь, или свечу в Михайлов­ ском, или с любимой в кибитку. Он тоску­ ет еще по той атмосфере сердечности, что