Сибирские огни, 1973, №2

Для евреек эсэсовцы установили желез­ ный закон: родился один ребенок, мать обязана его сразу уничтожить. Если она этого не могла сделать, ей предстояла смерть. У американки —дочери банкира по­ явилась на свет двойня: за матерью и близнецами установили усиленный уход. Румынская еврейка родила одного и на другой день, чуточку оклемавшись, наброса­ ла на него тряпок, чтобы он задохнулся, и ушла. Ребенок долго хрипел и вскрикивал на нарах. Анин Витя худел, бледнел, чернел и ни­ как не брал грудь. Молока скопилось столько, что начались в грудях страшные рези. Аня взяла молокоотсос, но никак не могла себе помочь. Киевлянка Мария по­ советовала: «Брось ты эту игрушку, покор­ ми вон того француза: у Жаннеты ничего нет в грудях». Принесла ей на нары двух­ месячного ребенка —длинного, худого. В Анину грудь он впился, как пиявка. Вече­ ром Жаннета попросила Аню еще покор­ мить ее Наполеона, а утром отдала ей свою пайку. Полька Данута Квятковская, у которой родилась слабенькая и пискли­ вая дочка, со слезами обратилась к Ане: «Нех пани мою цорку покормит?» Приняла Аня к груди и ее Иоланту. Витя тоже стал тянуть понемножку. Аня лежала между Данутой и румын­ ской еврейкой. Та все еще никак не могла умертвить своего ребенка. Она замотала груди, чтобы молоко пропало, а он, голень­ кий, валялся рядом, потихоньку скулил и тянул в рот уголок грязного грубошерст­ ного одеяла. Аня отругала мать, но ничего не могла придумать, чтобы помочь малы­ шу. Гитлеровцы предписали ему смерть, и с этим теперь как будто все смирились: и родная мать, и чужие матери. Однако Аня поднялась и решилась покормить его. На­ цедила в ложку молока и влила ему в рот. Сделав глоток, младенец так захватил деснами ложку, словно заклинил ее. Кое- как Аня открыла ему ротик. Еще нацеди­ ла молока, еще... Вдруг ребенок издал та­ кой крик, что пересилил барачный гам и шум: это был голос вернувшейся жизни. Сверху роженицы прикрикнули на Аню: «Ты что, в крематорий захотела?!» Мать ребенка тоже поднялась: «Не мучай его, он скорее умрет!» Чтобы дело не дошло до эсэсовских врачей, кто-то позвал на по­ мощь санитарку. Пришла толстая женщи­ на в рваном халате и с огромным шпри­ цем. Зычным, громоподобным голосом спросила: «Где тут жидовский ребенок, ко­ торый не умирает?» Ей показали нары. Стянула она его, кричащего, положила на колено и сделала укол в грудь. Младенец моментально затих. Санитарка понесла его в вашраум—держала за ручонку, и тру­ пик болтался, как кукла. — Однажды к нам в барак, вспомина­ ет Анна Павловна,— зашел с целой свитой Менгеле. Всем нам скомандовали повер­ нуться к нему лицом. Он стегал по голени­ щу сапога хлыстом и говорил: «Дизе, ди- зе... (эта, эта...)». Через несколько минут нас построили — в одних рубашках, чело­ век пятьсот. Гитлеровцы шли вдоль строя и сортировали узниц. Многих вывели из строя. Говорили, что их переселят в дру­ гой барак, но угнали, как потом выясни­ лось, в газовую камеру... Через месяц Аню выписали из этого ба­ рака и перевели в другой—детский, где беременных уже не было. Сюда же вскоре попали Данута Квятковская, француженка Жаннета со своим Наполеоном, Феня Ур­ бан, Шурочка Парфенова, белорусская партизанка Анна Васильевна Кулешова с сыном, Галя-украинка. Увидев Аню, Галя, жалуясь, заплакала: «У меня в грудях нет молока». Ребенок ее, действительно, орал, не смыкая рта. «Давай, покормлю твоего фрица»,—сказала Аня. У Гали родился сын от помещика, которому она была про­ дана, как рабыня. Он совратил ее, а по­ том, чтобы замести следы, заявил, будто русская украла у него кошелек с деньгами. Так в наказание Галя и попала в Биркенау. — Я на ногах не могла держаться,— рассказывала Анна Павловна,— а молока у меня было много. Поэтому выручала многих матерей. Однажды вечером я по­ думала: кого сегодня кормила? Своего Витю, Данутину Елу, Галиного сына, Фе­ дю Кулешова, Шурочкину Верочку, Марии­ ну и Пашину дочек. Семь малышек! Это мне запомнилось на всю жизнь. Помогала и другим матерям. Потом у меня неожи­ данно пропало молоко, тогда моего Витю стала подкармливать Шурочка Парфенова. На весь свой век я осталась благодарна ей... Кончался девятьсот сорок четвертый. В бараке появился Менгеле со свитой по­ мощников. Под его наблюдением и конт­ ролем всем детям закапали в глаза какую- то мутную жидкость. Это был последний эксперимент доктора-палача. Войска Со­ ветской Армии победно шествовали по израненной польской земле, приближались к Освенциму. Страшась расплаты, эсэсов­ цы начали заметать следы своих преступ­ лений. Пользуясь суматохой, женщины удушили блоковую Ангела. Новую блоко­ вую избрали сами такую, которая была на их стороне. Иногда она даже проверок не устраивала. — Я была очень слабой. Здоровых жен­ щин фашисты начали угонять в Германию. Последний раз, перед отправкой, забежали ко мне подруги по первому бараку — не­ много их осталось. Принесли подарок — одеяло для Вити. На другой день — это было в середине января — пришел немец, по его приказу нас построили —двести тридцать семь матерей с детьми, — похо­ дил он, посмотрел на нас, еле стоящих на ногах, плюнул, сел на мотоцикл и умчался. Мы поняли, что нас не погонят: далеко не уйдем. И живыми вряд ли оставят: кру