Сибирские огни, 1973, №2
Никем не замеченная, проскользнула по лестнице, но в чердачной тьме услышала шорох. Перепуганная, Аня не нашла в се бе сил повернуть назад. Из темного угла мужской голос о чем-то спросил по-немец ки. Аня не раскрыла рта. Захрустела шла ковая крошка, осторожные шаги направи лись к ней. Это оказался русский парень. Засланный в тыл врага, он на явке был обезоружен. Из тюрьмы удалось бежать. В совершенст ве владея немецким, он пробрался в Вену и теперь настойчиво искал потерянные свя зи. Устроился работать шофером к одному хозяйчику, а жил на чердаке. Здесь он пря тал Аню всю зиму, здесь объяснились в любви, поклялись быть верными друг дру- Г у -Л Аня попала в руки гестаповцев во время облавы. Допрашивал толстый немец с пер стнями на пухлых пальцах. — Ты была патронен фабрик? — Да... — Почему машине сделал капут? — Она сама капут. — Почему бежаль? — Плохо кормят. — От бауэра... Тоже плехо кормят? — Я не могу быть рабыней. — Не хочешь работать великая Герма ния? Гут, гут... Иди. Аня удивилась, что так просто закончил ся допрос. Ночью ее, как и многих узниц, выгнали во двор тюрьмы, построили. Долго сверя ли фамилии, считали. На рассвете загнали в вагоны с заколоченными окнами. Везли через Чехословакию. На станции Банской Быстрице поезд долго держали — партиза ны потрудились ночью, разворочали рельсы. Девочка лет пятнадцати попросилась в туалет и через окно бежала. Поднялся пе реполох. Аня подумала, что везут куда-то, где дорог каждый рабочий человек. Привезли на место ночью, пересчитали, заперли в холодный барак. Утром пришла женщина, объявила: все обязаны сдать ценные вещи, золото, деньги, вернут все это каждому, когда будут выпускать. «Обма нывают, как всегда»,— решила Аня. Свою серебряную цепочку спрятала за щекой. Узницы закидали женщину вопросами: — Где мы, скажите? — В Освенциме. — Что за лагерь? — Поживете — скоро узнаете... Слезы потекли из глаз Ани, когда выка лывали на руке номер. Не от боли плака ла — от бессилия: было гнусно на душе. Те перь она не человек, у которого должны быть фамилия, имя, отчество. Теперь она номер — 75 560! Повели в баню — небольшой домик без окон и дверей с ледяным душем. Здесь всех женщин остригли. После бани накормили баландой, от которой наносило гнилостным запахом. Потом выдали одежду, отобрали ту, что была на них. Аня получила полоса тое платье, деревянные башмаки-колодки, длинную майку, грязную рубашку. Один чулок достался большой, черный, дру гой — маломерный, коричневый. И хотя дул пронизывающий ветер, кружил запоз далый мартовский снег, весь день женщин продержали на улице. Вечером блоковая повела их в барак. Он был кирпичный, темный, сырой, холодный. На каждое луж- ко (нары) определилось по семь-восемь че ловек. Аня объединилась с киевлянкой Ра ей. Улеглись валетом, иначе невозможно было устроиться. Ночь прошла в кошмар ных снах. Утром погнали на работу — рыли канавы, таскали землю. То же самое повторилось на другой день, на третий, четвертый, пятый... женщины таяли, как сосульки на солнце. Через не делю несколько девушек заболели тифом, их увезли в крематорий, остальных посади ли на карантин. Когда карантин сняли, узницы едва дер жались на ногах, падали от ветра. Киев лянка Рая, изнемогшая от непосильной ра боты и холода, со слезами сказала Ане: — Ах, скорей бы в крематорий. Погреть ся бы перед смертью. Всех женщин из барака, где была Аня, перегнали в сектор «Б». Слух прошел: здесь дают цулагу (дополнительный паек) тем, кто работает. Утром всех погнали на рабо ту, опять заставили рыть землю. Несколько дней разравнивали на полях пепел, который привозили из кремато риев. Цулага не помогала. Она оказалась не такой, чтобы могла восстановить быст ро тающие силы. Работающим выдавали два раза в неделю по пятьдесят граммов колбасы и булку хлеба на троих. Хлеб на поминал замазку — черный, клейкий, тя желый, с неприятным запахом. Больше бы ло пользы от кутьи — отваренной ржи или пшеницы, которую выдавали по понедель никам. Аня чудом держалась на ногах. Беремен ность стала заметна. Женщины жалели ее, некоторые последней крошкой делились. На работу она еще шла кое-как, а с работы ее вели под руки. Жизнь в Ане догорала. Ей еще повезло, что место в бараке досталось на верхних нарах — подальше от глаз надзиратель ницы. Помнит Анна Павловна, как первого мая их погнали боронить поле На лужайке они увидели теленка. Должно быть, он вырвал ся из пригона и теперь на воле бегал сло мя голову, брыкал ногами. Одна женщина вдруг закричала сумасшедшим голосом: «Сынуля родненький! Вон мой сыночек! Смотрите, смотрите!» И с распростертыми руками кинулась из строя на лужайку, где резвился теленок. Надзирательница — во ровка и проститутка из немок — ударила ее розгой по спине, а потом начала сечь по голове, по лицу. Несчастная, закрыв лицо
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2