Сибирские огни, 1973, №2
— Убегайте!— крикнула мне.—Скорее, скорее: Ангел прется, наша надзирательни ца!.. Вечером рассказал я Балецкому, как отведал каши, передал все, что слышал. — Насчет опытов ничего не узнал, а кор мят там прилично. Овсянки дают вволю. Похоже, беременным женщинам и детным матерям создают мало-мальские условия для жизни, не то, что нам... Так я думал об этом до тех пор, пока не встретил бывшую узницу Биркенау — ту самую, что угощала овсяной кашей. Поис тине, лишь гора с горой не сходятся. По иркутскому радио я услышал у себя в Черемхове воспоминания Анны Полыци- ковой о годах войны, о том, что она пере жила в Освенциме. Биркенау, блок для близнецов, сектор ФКЛ —по этим назва ниям я понял, что мы оба чудом вырвались живыми из одного гитлеровского ада. Мне захотелось повидаться с ней, как с сестрой, с которой расстался четверть века назад. Сел в электричку и через три часа был в Иркутске. У дверей радиокомитета поду мал —не напрасно ли предпринял этот во яж? Выступление бывшей узницы могло быть записанным на пленку и не в Иркут ске. Почему-то вспомнились девчата, с ко торыми я из одного котелка ел овсяную кашу. Даже их имена всплыли: Аня, Ва ля, Рая, Маша. О том, что Анна Полыцико- ва может быть той самой Аней, я не думал, не гадал. В радиокомитете мне сказали, что Анну Полыцикову корреспондент приглашал в студию несколько дней назад. Где живет? В Ялте. В Иркутск приезжала по пригла шению детского дома № 2, что в поселке Кирова. Возможно, и сейчас еще там. Не мешкая ни минуты, я сел в автобус и через полчаса сошел почти у самых ворот детдома. На клумбе девочки высаживали цветы, я спросил их, гостит ли у них Ан на Польщикова. Они с веселым шумом ок ружили меня, и мы отправились на поиски гостьи. Она обнаружилась в швейной ма стерской, где обучала вышиванию группу девочек. Разговорились мы как старые знакомые. Наколки наших концлагерных номеров те перь воспринимались, как своего рода ви зитные карточки. Я показал свой номер, у Анны Павловны на месте цифр оказалбсь пятно, какое бывает после сильного ожога. — Кислотой облила, как на родину вер нулась. Чтобы, значит, не напоминал, что было со мной... И напрасно это сделала: чуть руки не лишилась, а от ужасов не из бавилась, до сих пор все перед глазами. — Не забыли номер-то? — Что вы: 75 560... Я вспомнил ту беременную женщину, которая угощала девчат овсяной кашей. Как она встретила свое дитя, как боролась за его жизнь, спасла ли? — Я тоже помню этот случай,— произ носит она шепотом. Я смотрю на Анну Павловну — ничего в ней не осталось от той Анечки. Та была ти пичная узница концлагеря — полосатая, черная, землистая, словно житель норы. Здесь — обычная женщина, в которой сох раняется статность, величавость. Даже гу стая седина не воспринимается как звонок бабьего века. — А что с вашим ребенком? — вырвалось у меня. — Витя учится в консерватории. Уже на четвертом курсе. Будет музыкантом. На фронт Аня ушла в первые дни войны, добровольно. Наскоро окончив курсы медсе стер, она летом 1941 года оказалась на пе редовой, познала горечь отступления. Как и все воины, попавшие в окружение под Вязьмой, сражалась до последних сил. То, что Советская Армия, окруженная в Вязьминском котле, нанесла большой урон немцам, признавалось самими гитлеровца ми. — Вы сделали признание,— уточнял на Нюрнбергском процессе советский предста витель при допросе Иодля,— что воины Красной Армии в 1941 году под Вязьмой оказывали стойкое сопротивление фашист ским захватчикам. Многие попали в не мецкий плен только потому, что, обессилев от лишений и усталости, не могли двигать ся. Вы именно этим обстоятельством объяс няли смертность советских военнопленных, не так ли? — Это так в отношении пленных из Вязь- минского котла,—подтвердил Иодль. Советских солдат, подобранных на полях сражений, фашисты заперли в концлагеря. Аню угнали в Австрию и продали помещи це за четырнадцать марок. Может быть, и эта бауэрша писала своему благоверному на Восточный фронт, что ей приходится иметь в одном кармане словарь, а в дру гом — пистолет... Унизительного рабства Аня не вынесла, сбежала от помещицы. Но куда бросишься в стране, где все кругом чужое? Ее пой мали, держали в тюрьмах Гмюндау, Крум- мау, Вены. Из венской тюрьмы была от правлена на патронную фабрику, где рабо тало полторы тысячи русских и украинских девчат, пригнанных в Австрию из оккупи рованных областей СССР. Не могла Аня примириться с необходи мостью работать на врага. Стала агитиро вать девушек портить патроны, подговари вала к побегу. После одной диверсии — вы вели из строя станок — Аня с подругой Ольгой Думанской бежали с фабрики. По одиночке таиться среди чужих людей страшно, но вдвоем вовсе не скроешься. Пришлось расстаться. Аня решила спрятаться на чердаке боль шого серого дома на одной из улиц Вены.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2