Сибирские огни, 1973, №2

гласа, медные заплечики, узкое ребристое лезвие. По форме, по отделке можно заклю­ чить, что слесарь, который его сделал, обладал и вкусом, и умением. Отполировал, нато­ чил... и в случайной пьяной драке нож выполнил свое единственное назначение. Краси­ вая поделка стоимостью в одну человеческую жизнь. Конечно, не каждый экспонат музея имел за собой такую зловещую биографию. Вот обрез, сделанный из охотничьего ружья, похожий на дуэльный пистолет пушкин­ ских времен. Из него можно стрелять обычными дробовыми патронами. Но бывшему его владельцу и конструктору этого показалось мало, он приладил к обрезу еще пуле­ вой ствол от охотничьего карабина, достал боевые патроны. Зачем?.. Однажды ночью он зарядил обрез, вышел на темную дорогу, остановил проходившую женщину и потре­ бовал деньги. Он получил эти деньги — пять рублей шестьдесят копеек. Он получил бы эти пять шестьдесят и не угрожая обрезом, наивный восстановитель старинной граби­ тельской профессии. Он повторил такой прием и разбогател еще на полтора рубля. А по­ том этого соловья-разбойника арестовали. Вроде бы глупая, смешная история. А смешного мало: статья Уголовного Кодекса — разбой, хранение нарезного оружия... Я довольно долго пробыл в музее. С любопытством разглядывал все эти ножики и пистолеты. Слушал истории их появления здесь. Истории эти были если не нелепые, то во всяком случае несложные. И структура личности героев таких историй не вызывала у меня желания познакомиться с ними поближе. В большинстве случаев — это зеленая молодежь, по разным обстоятельствам обделенная и образованием, и воспитанием. Та­ кой примитивный интеллект отзывается на примитивные же «радости»: уличные при­ ключения и, конечно, водка. А так как ценность человеческой жизни — понятие весьма условное, то величина ее зависит от запаса ценностей в личности самого оценщика. И ес­ ли он никогда не утруждал свою буйную голову подобными рассуждениями, то любая случайная вспышка гнева, злобной ревности легко переходит в злое действие. Помню, об одном случае писали газеты. Юноша-школьник приревновал девушку к старшему товарищу. Выпил вина для храбрости, взял дома кухонный нож, отправил­ ся к кинотеатру. Там дождался у выхода своего счастливого соперника... — Я же не хотел его убивать,— твердил он потом,— я просто ударил ножом. Это был вполне приличный мальчик. Классная руководительница говорила, что он был вежливый, неплохо учился, ей и в голову не могло прийти, что он способен на такое. Учительница была самокритична, она приняла ответственность на себя — сочла се­ бя виноватой, что не разглядела в своем ученике будущего убийцу и поэтому не суме­ ла предупредить преступление. Очень переживала, кажется, даже бросила школу, счи­ тая себя неспособной воспитательницей. Мышление человека и по сей день — плохо познаваемый процесс. Эти полтора де­ сятка миллиардов нейронов головного мозга под влиянием случайных раздражителей могут породить такие эмоции, что предугадать, в какой они выльются поступок, зача­ стую невозможно. Надо надеяться, что в будущем человечество как-то научится бороться с подобны­ ми агрессивными вспышками, предупреждать такую цепную реакцию в сознании. Труд­ но предсказать, как это может быть сделано. Путем ли соответствующего воспитания, гипнотического внушения. А может быть, внедрением в обществе особой медицинской процедуры, как «бетризация» в романе Станислава Лема?.. Возвращаясь к ножам и пистолетам, как я уже говорил, «структура личности» их владельцев не вызывала у меня особого интереса. Правда, тут много было материала для размышления над причинами, которые делали возможным появление подобной лич­ ности, но сама личность была ясной, как репа. Мне же хотелось посмотреть на челове­ ка, который сделался преступником не случайно, не в результате пьяного или эмоцио­ нального взрыва, а после холодного и точного расчета всех своих будущих действий. Я пришел к начальнику следственного отдела и высказал ему свое желание. Он по­ тянулся к внутреннему телефону.