Сибирские огни, 1973, №2
теперь молодежь, избалованная транзисторами и магнитофонами. Да и зачем им самим играть? Для них и поют, и играют артисты. А в молодости Анны Филаретовны ничего этого не было. Сами играли. Бывало, соберется компания, настроят звонкие струночки, да как ударят по ним, и запоют гитара да балалайка, мандолина да гар мошка — вот тебе и оркестр! И всю ноченьку до рассвета пляшут и танцуют... Все убежало, будто ничего и не было... Ои, так ли? Не греши! Ведь было же детство ненаглядное, девичество, горевшее, будто цветок-ого нек, была любовь пьянившая, работа усердная — все было, что поло жено быть у человека. Нет, она плакала не из-за того, что ее жизнь не задалась, а из-за того, что этой сладкой жизни осталась малая гор сточка, что озорная певунья Аннушка уже скоро будет пенсионеркой. Но она и с таких пор не собирается чужой кусок выглядывать, она еще сама себя может прокормить, еще плывет ее суденышко и не опускает она устало свои весла. — Ах ты, старая «поварешка»! Брось горевать, что нечего наде вать: знай наряжайся! —шепчет Анна Филаретовна, откладывая гитару. Махровым полотенцем она проводит по мокрому, пухлому лицу, выпивает еще полстакана кагорчика, недолго смотрит в окошко на ело вый лес, на решетчатую вышку геодезистов над ним, на серенькую де ревушку, на голубые вагончики буровиков, на цистерны, на штабеля бревен, на груды труб для нефтепровода, на какое-то истрепанное су денышко, облегченно вздыхает и ложится в кровать. И уже через ми нуту счастливо и покойно похрапывает... Ванюшка и Костя Муха все возятся, все толкают друг друга, а Ан на Филаретовна шумит: — Шею свернете друг другу, петухи! Возьмите вон лучше гитару да спойте. Для вас ведь гитару-то вожу. И видно, что ей хорошо с этой беспокойной «семейкой»... Помощник капитана механик Шубин недавно вернулся из армии. Рыжий, зеленоглазый, он понравился Гурину своей сдержанностью и улыбчивой молчаливостью. В нем чувствовались внутренняя серьез ность и сила, организующая команду... От всех в стороне сидел на кнехте Николай, не подходил, должно быть, из-за Зойки. Не хватало только радиста и киномеханика: убежали в клуб вод ников за свежими газетами и журналами... Высоко, на берегу, показался человек в ватной телогрейке, в зим ней шапке и рабочих сапогах. В руке его небольшой чемодан. — А вот и кэп! — обрадовался Костя. Гурин следил за капитаном, спускавшимся по лестнице... Слегка улыбаясь, Шляхов по трапу взошел на палубу. Лицо Гурина вдруг напряглось, затвердело, очки сверкнули, прон зительно уставились на капитана. Гурину почудилось, что они сдела лись сильнее и, как бинокль, укрупнили, приблизили лицо капитана, чтобы он, Гурин, смог мгновенно разглядеть на нем каждую черточку. И тут же Шляхов начал туманиться, стираться и почти совсем исчез. От жара, хлынувшего в лицо Гурина, от испарины очки запотели. Не торопясь, он снял их и, тщательно протирая носовым платком, слушал голос капитана: — Ну, как вы тут без меня жили-поживали? — И голос его был чистый, легкий, как у певца. А, казалось, ему бы нужно было осипнуть.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2