Сибирские огни, 1973, №1

в институте прямо-таки прививают навыки штурмовщины... В семестре же, особенно на старших курсах, ни черта никто не делает, все проекты, задания, зачеты берут обычно штурмом, перед самой сессией. Науки ос­ ваиваются в три дня перед экзаменами — знаменитые «бессонные сту­ денческие ночи». Уж кому-кому, а Андрюхе-то они знакомы, эти ночи. И Калерия Самойловна, руководительница практики, помнится, умиля­ лась— такова уж психология студента: ночку не поспит, и отчет по практике готов. Да и в песенке студенческой поется: «От сессии до сес­ сии живут студенты весело, а сессия всего два раза в год...» Анекдот на эту тему есть: студенту задали вопрос. Не знаю,—ответил он.— Я еще не сдавал экзаменов. Спросили немного позже о том же. Не знаю,— ответил студент.—Экзамены-то я уже сдал... А потом этот выпускник идет на завод, на фабрику, в НИИ, в отдел, в цех, становится организатором, плановиком, экономистом. Ведь сколь­ ко есть, сейчас руководителей, все они бывшие студенты, и у всех у них, можно сказать, тоже в крови эта самая штурмовщина... Мысли Андрюхи, приняв такой «глобальный» характер, начинали путаться, у него было такое ощущение, что все вокруг, миллионы и мил­ лионы людей, повально заражены одной и той же болезнью, название которой — штурмовщина... Однако пора было подниматься, пора браться за дрель и сверлить второе отверстие в швеллере... «Надо подняться,— уговаривал он себя.— Ведь тогда, в пещерах, было не легче... Да и в схватке с Бобом было не легче... Надо встать...» ...Штурм. Четвертый день штурм. Пятый день штурм, шестой день... Все они слились в один сплошной рабочий день с короткими провалами для сна, когда Андрюха едва дотаскивал ноги до своей кровати в обще­ житии и падал на нее, чтобы очнуться в том же самом положении, когда загремит будильник на тумбочке... На седьмой день штурма, поздно вечером на участке появилась, не­ известно как прорвавшаяся через проходную, жена мастера. Она сучила худенькими кулачками перед самым лицом мужа и кричала, что сил ее больше нет терпеть такую жизнь. Она его бросает, мастера, он ей боль­ ше не нужен. Может поставить здесь раскладушку и ночевать здесь, раз уж он продал душу этому треклятому железу... Мастеру было стыдно, неловко, он пытался отвести жену в сторонку, говорил ей что-то негромко и быстро, но она, «работая на публику», кри­ чала еще громче и истеричнее. Потом заревела и убежала... Приходила на участок и Наташка. Она поманила Андрюху пальчи­ ком, а когда он подошел, потащила его в свою табельную. Включив свет, усадила на табуретку, сама села около и, развернув промасленную га­ зету, сказала —ешь, это тебе. В газете были завернуты бутерброды со свежими, теплыми еще кот­ летами («это мама поджарила») и три красных помидора. — Ешь, ешь,—'Подбадривала Наташка.—Ты вон даже похудел...— Она сидела, подперев голову рукой, внимательно и строго смотрела, как он жует. И не будь Андрюхина одежда до невозможности грязной, упал бы он перед Наташкой, обнял ее ноги и целовал бы, целовал, целовал... — Солнышко ты мое,— сказал он на прощанье. Потом — бегом на участок. — Студент, где ты пропадал? На склад надо, за деталями. Живо! «Батюшки, батюшки...» —вспомнилось Андрюхе Наташкино выра­ жение.