Сибирские огни, 1973, №1

«НАД ВЫМЫСЛОМ СЛЕЗАМИ ОБОЛЬЮСЬ» Как оценивать лирическую силу произ­ ведения? Тем, насколько волнует оно чи­ тателя? Насколько глубоко проникает в его душу? Вызывает ли оно слезы? Но даже если предположить, что все лю­ ди одинаково восприимчивы к лирике (а этого никогда не было и быть не может), то все равно этот принцип не всегда будет верен. Апухтин, например, едва ли не ча­ ще «вышибает слезу», чем Пушкин. Лири­ ческая же сила Пушкина, бесспорно, более могуча. В пушкинскую эпоху поэзия вообще от­ личалась благородной сдержанностью и уравновешенностью. Может быть, это была реакция на карамзинский сентиментализм, с его «Бедной Лизой». Разумеется, острые, будоражащие душу чувства занимали тог­ дашних лириков, но чувства эти являлись на свет закованными в броню классически- совершенных стиховых форм и светили из самой глубины строки, не вырываясь нару­ жу. Имеющий слух ясно расслышит подав­ ленные рыдания в таких пушкинских сти­ хотворениях, как «Безумных лет угасшее веселье» или «В последний раз твой образ милый» (современники вспоминают, как плакал над этим стихотворением Фет). Новый тип лиризма дал нам Некрасов. Он разрушил в стихе сдерживающие пре­ грады, и душа предстала как бы обнажен­ ной. Слезы, вызываемые чтением Некрасова, —облагораживающие слезы. Это разреше­ ние неимоверного жизненного напряжения, которое испытывает сильная личность, бо­ рец против могущественного зла (имеются в виду, в первую очередь, «Рыцарь на час», вступление к поэме «Мороз, Красный нос»). Нашей поэзии последних десятилетий пронзительности явно недостает. Самым пронзительным поэтом следует назвать Твардовского. И не столько в собственно лирике его, сколько в поэме «Дом у доро­ ги», в авторских отступлениях «Василия Теркина», «За далью—даль». Пронзительность -— это как раз та сторо­ на стиха, которая труднее всего поддается анализу. Это своего рода душевный магне­ тизм. И далеко не каждый человек, пишу­ щий стихи, обладает таким даром. Чем, например, объяснить силу вот этих строк Леонида Мерзликина: ...Мне ворота открою т солдаты И п роп устят н а площ адь меня. И сним у я тяж елы е латы , И отдам вороного коня. И обступят вельм ож ны е лица, Заш у м ят отчужденно и зло. — Где ж е воинство? — спросит царица, Я отвечу: — В степях полегло. П оклоню сь и скаж у без боязни: — Я не плут, не м ош енник, не вор. Просто я проиграл... И для казн и Н аточите острее топор. Мне не ж ал ь куполов ясноглавы х. Мне не ж ал ь вороного коня. Только ж ал ь м оих молодцев бравы х, Что поверили слепо в меня. СТИХ ИЗ ПРОЗЫ Если искать предшественников Бунина- пейзажиста, то ни Пушкин и Лермонтов, ни даже Тютчев и Фет таковыми названы быть не могут. Русская проза, особенно проза Тургенева, — вот его предшествен­ ник. Кто из поэтов рискнул бы так сказать о ландыше: И н авек сродн и лся с чистой, Молодой м оей душ ой В лаж но-свеж ий, водянисты й, Кисловаты й зап а х твой| «Водянистый, кисловатый запах». Это слишком предметно, слишком ботанически- точно и — слишком «прозаично» для сти­ ха. * * * Чисто живописная изобразительность сти­ ха Бунина достигала иногда силы невероят­ ной. Взять хотя бы начало стихотворения «Грот». Волна, х р у стал ьн ая , тяж елая, л и зал а П одножие ск ал ы — к ач ал ся водный сплав, Горбами ш ел к скале, — волна росла, сосала Ее к ровавы й мох, м едлительно вп олзала В о тверстье грота, как удав... Чего стоит одно — «волна... сосала ее (скалы) кровавый мох». У кого из пред­ шествовавших поэтов найдете вы еше та­ кие живописные, «беллетристические» под­ робности? НЕОБХОДИМО ПО СМЫСЛУ Одна из загадок стиха Баратынского. Стих тяжеловатый, неяркий, значения слов выверенно-точные, сухие, чуть ли не терминологически узкие, фраза усложнен­ ная, замедленная, прозаичная. И при всем при том — слова всегда свежие. Казалось бы, все перечисленные выше свойства его речи должны убить свежесть слов. Может быть, именно эта совершенная смысловая точность и необходимость дела­ ют слова свежими? Тогда чем же стихот­ ворение отличается от геометрической тео­ ремы? (Кстати, в теоремах слова всегда свежие).