Сибирские огни, 1973, №1

Есть у цыган предание: когда господь-бог раздавал людям ремесла, их предок спал под телегой и лишь самым последним явился к дележу. Разгневался бог, у ко­ торого ничего не осталось —ни гончарного круга, ни кузнечного молота, ни плотницко­ го топора, и в наказание за беспечность вручил цыгану уздечку, повелев впредь спать под телегой, изнывать от безделья, не иметь ни ремесла, ни достатку. И побрел цыган по белу свету —воровать чужих коней, попрошайничать... Примитивная, надо сказать, легенда. Легенда, опровергнутая самими же цыганами. Но уж коли речь тут зашла о божьей милости, то, справедливости ради, надо от­ метить, что лично к Семену Александровичу Панченко бог отнесся куда более щедро: он наградил его недюжинной физической силой, пытливым и цепким умом, решитель­ ным и гордым нравом. Зато уж и испытаний отвалил на его долю тоже сверх вся­ кой меры! Первое испытание, которое Панченко с честью прошел совсем еще молодым парнем, касалось не только его одного. Оно выпало всей стране. Война!.. Разве можно срав­ нить трудности и неудобства кочевой жизни цыган с теми поистине нечеловеческими тяготами, которые вынес на своих плечах их юный соплеменник, рядовой пехотинец 234 полка 65 армии, прошедший боевой путь от стен Москвы до польских границ? Пан­ ченко попросился в разведку, десятки раз ходил глубоко в тыл врага на самые риско­ ванные операции. Он словно бы дерзко заигрывал со своей судьбой, и судьба отом­ стила ему за это: в одном из боев он был тяжело ранен, несколько месяцев провалялся в госпиталях, и хирургам лишь чудом удалось спасти ему жизнь... Второе испытание касалось лично его, только его одного. Когда он, позвякивая боевыми медалями, с костылями под мышкой, вернулся в Горный Алтай и отыскал среди гор и долин свой родной табор, ему без обиняков сообщили, что молодая жена, разуверившись за долгие военные годы в возвращении мужа, вышла за другого и вме­ сте с трехлетней дочкой ушла из табора неизвестно куда. На Семене было потрепанное военное обмундирование, внутренне он все еще оста­ вался солдатом, привыкшим в госпиталях молча переносить любую боль. Но едва ус­ лышав такую страшную весть, он сразу же безошибочно почувствовал, что душевная травма, эта вторая его рана, будет не заживать в нем еще дольше, чем первая, военная. И он потрясенно спросил у старосты: — Как же мне теперь жить, баро? — А живи, как раньше!—спокойно отвечал старик, попыхивая кривой труб­ кой.—Пей, гуляй, веселись!.. Но жить, как раньше, Панченко уже не мог. Армия на многое раскрыла глаза, а могучей жизненной энергии, клокотавшей в нем, необходим был хоть какой-то вы­ ход. И все свое исступленное отчаяние он стал глушить в работе. Правил кибитки, ла­ дил упряжь, чинил обувь, паял и лудил посуду. Когда кочевал в людных долинах, то брал коня и отправлялся по окрестным деревням в поисках заработка: нанимался па­ хать приусадебные участки колхозников, бороновал посевы, возил с лугов сено и гг>е- левал лес. И вскоре в деревнях при возгласе «Цыган едет!» люди не бросались, как бывало, немедленно закрывать двери и ставни, а приветливо выходили навстречу, приглашали в гости. Им был по душе этот красивый неразговорчивый парень, мастер на все руки. Теперь он уже не так чурался людей. Часто подсаживался к старикам, ведущим неторопливые беседы, закуривал добрую цигарку, вступал в разговор. Его обстоятель­ но расспрашивали о войне, и Панченко подробно вспоминал своих боевых товарищей, кровопролитные бои, сожженные немцами города и села. Он говорил о том, что фа- шисты, зверствуя на оккупированных территориях, поголовно истребляли цыган. Толь­ ко там, на фронте, он по-настоящему понял, насколько справедлива Советская власть!.. Рассказывал он и о своих встречах с оседлыми соплеменниками. У тех была совер­ шенно иная жизнь: теплые уютные дома, добротная одежда, любимая работа. Их дети учились в школах!.. Панченко твердо был убежден, что огромная добрая страна, стоит ей только залечить нанесенный войной урон и оправиться от разрухи, непременно при