Сибирские огни № 12 - 1972

— Переодевайся. Просушим твою одежду. Вскипятим чай. Послё отдохнешь. А потом есть о чем поговорить... Есть о чем поговорить! Так бы сказал дед. Но разве он позволял ухаживать за собой? Возиться с мокрой одеждой? И все-таки приятна сердцу такая забота. — Я это сделаю сам, Любовь Ниловна. — Савва Лукич тоже все может делать сам. Значит, дед разрешал этой женщине то, что не разрешил бы никому другому. Сердце хочет понять ее, поэтому следит за каждым движением. Вот сняла шапку. Седая. Совсем седая. И косы нет, похожей на осеннюю ветвь березы. Погас цвет. А глаза? Склонилась над печкой. Печь побе­ лена, как и в избушке на Ороченке. Но образа того нет, в воображении живет совсем другая женщина. Не похожи. — Ты разглядываешь меня. — Мне дед рассказывал о вас, Любовь Ниловна. Я знал вас, можно сказать, с детства,— сказал Илья, ожидая неизбежных в таких случаях расспросов —что, как да почему. Но хозяйка по-таежному привычно за­ нималась своим делом: повесила возле печки телогрейку, вывернув на­ изнанку, подцепила унты. — С Саввой Лукичем мы поломали гольцов,—говорила она своим странным улыбающимся^голосом.—Я приехала сюда раньше. Но потом ушла в институт. Вернулась через пять лет, и встретились. Все эти годы Савва Лукич ходил здесь. У него стаж побольше моего. Теперь расста­ лись. Я осела на буровой. Он ушел на отдых. Распрощались. Но я все жду. Не верю, что усидит дома. Потому что самой не сидится на месте. Чем же он занимается? Как отдыхает? — Хорошо отдыхает. Хорошо,—торопливо ответил Илья. Что ска­ жешь? Может, ей тяжело будет услышать правду, может, не поймет, как надо. Все равно трудно.—Он велел передать вам вот это. — Ага. Не надо показывать, что там. Хочу угадать на ощупь. Даже глаза зажмурю... «Она совсем молодая,—вдруг подумал Илья.—Душой. Как девчон­ ка». Волнуется. Значит, у нее хорошее чувство к деду, настоящая друж­ ба. А как держит мешок. Прижала к груди, будто дите. Правой рукой. Левая ощупывает, старается определить, что послал дед». — Этот тяжелый камень —руда. Знает, чем живет Любиловна. А это что? Что же: дерево, корень. Нет, не могу угадать. Сейчас она увидит избушку. Вытаскивает... Как тихо вдруг стало. Слышен стук часов. Шуршит снег по стеклу. Так бывает после обвала. Рухнет лавина снега, прогремит, потом станет необыкновенно тихо. Что же произошло? Ничего. Только послышался странный звук —вытащила сувенир, рука опустилась на стол и странно гулко стукнула. Неживая рука! Протез... Илья почувствовал, как в душе все перевернулось, мир отошел куда- то. Оставалась только эта женщина, прошедшая через смерть, поседев­ шая от трудной судьбы, опечаленная, взволнованная воспоминаниями. В глазах боль и радость, ласковое тепло и скорбь,—они вобрали все, чем живет человек, все, что можно увидеть в этом большом мире жизни. Сейчас говорит для себя, разговаривает с прошлым. — Моя избушка. Моя одинокая подруга, дитя мое. Жива. Сколько лет выстояла? Половину моей жизни. Уцелела. Крепко сложена. На горе и слезах... Рябинка. Живая. Выросла, Принесла голенькую, колючую от инея. Сдружились, слились две горькие судьбы. Не разделить, не разве­ сти. Война разлучила нас. Потом не хватило сил вернуться. Боялась. Столько видела и перенесла людского горя. Потому боялась —сердце