Сибирские огни № 12 - 1972

ломаются. Береста не хочет гореть. Корчится, свертывается в трубку и гаснет. Надо немного ваты. Выдернуть из телогрейки. Намочить спиртом. Дед хорошо сделал, оставил спирт. Костерок горит. Совсем малень­ кий, но от него пахнет жизнью. Горький и сладкий дым лезет в горло, щемит сердце, тревожит кровь. Из глаз текут слезы... Дед любил косте­ рок. Огонь провожал в последний путь его родителей, провожает и его. — Прощай. Я ухожу. Я приду сюда, когда сердце позовет, когда за­ хочет поговорить с тобой... Илья смотрит на табор. Снег успел запорошить землю. Засыпал унты. Только носы чернеют, как обгорелые кочки. Кабарожья шкура поседела, стала пушистой. Она долго служила деду. Берег он ее. Ни­ когда не расставался. Бросить? Нет. Она пойдет домой. Унты можно оставить. Пускай остаются в подарок тайге... А вот еще ремень. Забыл о нем, хотя рука помнит все, как будто держала живую жилу. Колышек не поддался сразу, пришлось дернуть. Колышек держал приподнятую крышку и не вылетел сразу. Погоди! К нему что-то привязано. Амулет деда?! Когти и клюв, выточенные из кости, священные для старика. По­ чему он расстался с ними? Оставил, потому что считает наследником? Не мог передать, когда уходил... Значит, было испытание. Амулет мог остаться с ним, если бы... Жестокое испытание придумал старик. Оно прошло через сердце. Илья ошеломленно глядит на ущелье. Вдруг замечает на снегу тем­ ные пятна, снег краснеет там, где он прошел, наливаясь соком раздав­ ленных брусничных ягод... — Прощай старик. Пускай кедры хранят твою могилу... - Тайга спускается круто и неровно. Так и падает Кынгырга среди гольцов: обрыв и ступенька. Потом русло выравнивается, раздается вширь. Берег уже не такой гористый, отстойный. Появляются неширокие пади. Видимо, во время паводка река топит их, превращает в болота. Деревья здесь не растут, погибают от избытка влаги. Травы тоже. Только осочник с вострецом жесткими космами прикрывают хлипкие кочки. Ле­ том здесь тьма комарья и мошкары. В самые знойные дни через такую падь нельзя пройти без риска. Но зверь любит эти места. Ранней весной, когда в тайге еще все мертво, на кочках пробивается зелень; зимой, когда снег забивает распадки, на тех же кочках сохраняется ветошь. Зверь идет сюда в самую трудную пору, зимой. А что заставило уйти этого изюбря без поры, без времени. Стоит на краю калтуса, голову опустил. Спит или ранен. Может, загнан хищниками. Нет. Он старый. Шерсть еще летняя, но с проседью. А на груди и загривке совсем белая. Висит клочьями. Снег липнет и не тает. Рога выщерблены, сколоты, по­ хожи на могучие, но подгнившие корни. Старик, еще один старик. Поче­ му он не отправился вслед за тем? Наверное, звери тоже по-разному ду­ мают, имеют свое понятие о жизни. Один обрекает себя на голодную смерть, другой предпочитает ходить по тайге. Живи, старик. В тайге места много. Если устал, отдохни, иди дальше... Изюбрь лег, но как-то неестественно, будто сунулся мордой в снег. На калтусе сейчас же произошло движение. То, что казалось заснежен­ ной кочкой, вдруг шевельнулось и медленно, неуклюже двинулось к зве­ рю. Ворон? Тот?! Далеко утянул. Живой и, кажется, не собирается поми­ рать. Ковыляет, почти ползет. Хочет поживиться, однако за самим смерть тащится следом. Крылья волочатся по кочкам, кровянится снег,