Сибирские огни № 12 - 1972

Первые шаги дались тяжело. Ноги саднило, унты ссохлись за ночь и сидели колодками. Но ничего, помаленьку растопчутся. Голец шел отлого, и шапка его была на виду. Опупок. Полдня хватило бы одному... Душа настраивалась на лирический лад, глаза следили за лесной жизнью. Суетливой и пестрой. Цокала белка, свистел бурундук, свиристел рябчик, взмывали стаями кедровки, садились, чтобы в два счета опустошить де­ рево, отягощенное крупными шишками. Куст малины встал на пути. Густо алеют тяжелые ягоды. Черная смородина, как изумленные девичьи глаза, глядит сквозь красноватую кисею листвы. Вдруг рядом, словно пушечное ядро, взлетел глухарь. Старик прошел мимо, не вспугнул — бесшумно ходит, как рысь. Глухарь уселся на дерево, ветка согнулась под тяжестью. Так и просится на мушку. — Не надо стрелять. Еда есть,—это старик опять со своей жа­ лостью! —Трудно нести. Бросить придется. Ах, трудно! Может быть. Но этого глухаря надо ухлопать из прин­ ципа. Не все же идти на поводу у старика. — Зачем бросать? Варить будем. Печенки нету,—сказал, подражая старику, и снял птицу. Однако выстрел оказался не совсем удачным. Глухарь прыгал по земле, бился, ломая перья. Пришлось навалиться всем телом, скрутить шею. Но и после этого он еще трепыхался и вздра­ гивал, толкал в грудь... Старик оказался прав. Тяжелый, почти на полпуда глухарь прибац> лял в весе с каждым шагом. Когда пообедали и зашли в стланик, он тянул целый, пуд. Потом, после трубки старика, отметившей половину пути через эти сплетения, дошел до полутора. А теперь в нем —не мень­ ше двух пудов. Сперва тащил на спине —позвонок онемел. Потом нес на плече. На одном, на другом. Оба затекли. Теперь сделал по-другому: привязал к глухариной шеиие ремешок, а ремешок обмотал вокруг пояса. Будто стало полегче. Проклятый глухарь поехал, как собака на поводке. Но опять же цепляется за кедровые лапы. Приходится накло­ няться до самой земли, чтобы вырвать его. Да. Бросать надо. Надо. Если зацепится еще... Зацепился. Ну хорошо получилось. Хорошо. Легко стало. Сам пожелал остаться, что тут скажешь? Сам захотел. Старик ничего не сможет сказать. Теперь надо тащить свои ноги. Далеко ли? Шапка, вон она. Час. Может, больше. Час. Может, больше... В голове нет других мыслей. Гудит голова. Грудь разрывается. А старик все идет. Кажется, помрет, а ноги будут идти. Привык ла­ зить по своим гольцам. Проклятье. Зачем ему этот бори? Пропади он совсем. И этот жалкий глухарь. Вытянул жилы. А почему старик не по­ мог? Идет ведь. Неплохо идет. Не обернулся. Потерять может. Один остаться. И ничего. Идет да идет. Когда закончится эта дорога? Когда перестанут двигаться его унты? Они стали ближе. Еще ближе. Вот один унт попал под ногу. Да, унты не шевелятся больше. Все!.. ...Усталость гасит сознание, как вода заливает огонь. Так и поми­ рает, наверно, человек, сразу, безболезненно, когда тело устает от жиз^- ни. Такой сон —та же смерть, без ощущений, чувств, движения. Убитый сон. Тяжелый. Трудное пробуждение, как возвращение с того света. Знакомые предметы кажутся нереальными. Перед глазами стоят какие- то пятна. Красное, белое, белое, красное. Фантастические цветы. Белое надвигается. Ближе. Является что-то темное, черное. Увеличивается, за­ слоняет собой все. Давит. Тело разбухает, каменеет. — Выпей. Хорошо. Выпей... Это голос деда. Ну да. Лицо. Там костер. Какая-то огненная птица сидит у костра. Странная. Без головы. Наверное, голову под крыло спря-