Сибирские огни № 12 - 1972
Орон-реке, длиннее, чем на Шиле-реке. Прошел ее, стал председателем советской власти. Он и должен был носить амулет чеглоков, потому что моя стрела все летела, силы теряла зря... Да. Только он имел это право, — вдруг произнес старик с тоской, обрывая рассказ. Глаза его обежали чистые высокие стены и снова уставились в пустой зал. Теперь стало понятно, что они искали: в клубе бывшего по селка на стене висел щит, обтянутый красной материей, на нем был список погибших в Отечественную войну. Первым стояло имя его сы на: В. С. Багулов, комсомолец, снайпер, геройски павший при защите столицы Родины, в 1941 году... Здесь не было такого списка. Он искал понапрасну... — Путь стрелы оказался длиннее, потому что она не сразу нашла цель. Но нашла, когда чеглок поднялся в горы, где небо можно до стать рукой. Она не успела потерять силы, чтобы упасть мертвой. Старик оглядел всех каким-то просветленным, торжествующим взглядом, усмехнулся: — Я сказал все. Я ухожу... Он не остался ночевать в селе, и дом сына не интересовал его больше. Отаборился на берегу, развел костерок и всю ночь просидел в задумчивости. Трудно было Илье коротать с ним долгие унылые часы. Тянуло в клуб, к людям и песне. Не хотелось идти дальше, снова вле зать в этот таежный мир, от которого ушел так далеко и, казалось, навсегда... В путь тронулись по первому свету. Теперь под ногами не было даже плохой дороги: цепкие ягодники, валуны, топкий мох. Все белело от инея, унты обрастали снегом, ста новились громоздкими, неуклюжими. Снова одолевало желание вер нуться, бросить постылый путь. Но старик шел и шел потихоньку, дер жал направление на север. Солнце лениво катилось по пустому небу. Тайга искрилась, слепи ла глаза. Над головой старика взлетали призрачные облачки, липли к низким ветвям. Старик на ходу сосет свою трубку, молчит. В клубе все высказал. А может быть, и теперь ведет его легенда к той Орон-реке, большой реке? Хочет взглянуть на степных людей — не замышляют ли они новой битвы, где понадобится сила и храбрость последнего из чеглоков... Чудит старик. Передохнул бы... Солнце обогрело тайгу, когда сделали привал. Старик вскипятил чай, достал хлеб, мясо. В рюкзаке была колбаса, было печенье, но ше велиться не было желания, не хотелось и есть. Тело жгло и саднило от пота, ноги сопрели. Унты набухли от сырости, от них валил пар. Оказы вается, не любят тепла... Шли еще два дня. Все прямо на север, через ключи, сопки; подни мались с рассветом, в полдень делали коротенький привал, останавли вались на ночлег, когда начинало темнеть и едва хватало времени на собирать дров. Старик спешил и вел себя все так же странно. Почти не говорил, все думал о чем-то: шел — думал, сидел — думал. Каза лось, не будет конца этому однообразному пути, гнетущему молчанию старика. К тому же в воздухе откуда-то взялся тяжелый запах гари или дегтя, першил в горле, раздражал нервы. На четвертое утро поднялись на вершину хребта, глаза вдруг по чувствовали обилие света. Пришлось зажмуриться. Впереди, за горба ми гор и щетиной тайги, поднимались гольцы! Снежные шапки сияли на фоне синего неба, как огромные айсберги. Они казались близкими и гладкими, как леденцы.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2