Сибирские огни № 12 - 1972
загнал ее в эту веселую С виду трясину? Испугалась кого или травка заманила. Засела по пузо. Стояла истуканом. Одеревенела вся. Только глазами жила. Зато какие глазищи были! Они ненавидели и боялись, говорили о решимости драться и просили о чем-то, они были печальные и п^ающие, робкие и сильные. Дед тоже сердился. Приказал взять козу за задние ноги, сам зашел спереди. Коза мотала головой. Подда вала то под грудь, то под ребра, но старик только кряхтел и бормотал миролюбиво: — Ух-ты, жить будршь... Мать будешь. Ай, синяк будет. Пропади козяйство, другой будет... Но смеяться было некогда. Ноги вязли, комары липли к мокрому лицу.. Едва перенесли козу на твердое место. Поставили — не стоит, положили —лежит пластом. Ноги не согнутся, не разогнутся. Расти рать стали. Дед даже спирта не пожалел. Целый час терли. Ожили ноги. Коза показала, как хорошо ожили! Да, в этой тайге можно пропасть от скуки. Третий день одно и то же — дождь и дым. Корчишься на пятачке, ноги нельзя вытянуть. Дед пожалел деревья. Снял две Корины и то возился целый час: осторожно, ножом, как хирург. Боялся поранить волокна, как будто это имело зна чение. Ободрать бы десяток, такой балаган можно поставить — хоть зимуй. — Скажи, амака, сколько времени будет идти этот дождь: месяц, два или три? — Перестанет скоро. Чай пить можно. Крышу снимать можно. — Скоро?! — Дерево поет. Дым стал прямо. Твои ноги пускай бегут за водой. Они хорошо делают это. А моим рукам оставь крышу,—усмехнулся дед. — Пусть будет так, амака. Твои руки не любят торопиться. Кры ша может подождать. Ключ был не так далеко. За топкой поляной. Туда-обратно чет верть часа. Однако руки старика оказались не менее проворными. Навеса уже не было. Но поразило другое: не хватало одной оскальпи рованной лиственницы. Старик стоял теперь у единственного ободран ного дерева, деловито прилаживал кору на свое место. Наивный чело век! Он думает, что кора прирастет, как кожа на пальце. Приладил Корину, осмотрел: так ли она сидела. Стянул жгутом из прутьев внизу. Потом посредине... Можно смеяться над занятием деда, однако лист венница стала походить на другие. Не бросалась в глаза, как тело, с которого содрана кожа. Лес вокруг переменился. Глядит при ветливо. А может быть, кора прирастет? Она ведь не засохла, даже не за вяла. Живая, какой была, волокна дерева не успели потемнеть. При растет. Смола затянет раны. Залечит. Даже без коры дерево живет не один год. Ну, дед! — Котелок в твоей руке не скипит скоро. Солнца нету, — дед по дошел к огню. — Это мы быстро. Выкуришь трубку — чай будет готов. Скажи, амака, ты веришь, что эти заплаты прирастут, или... или это старинный обычай? — Орочены всегда жили в юртах из шкур, — дед, кажется, осер дился за такое невежество. —Дерево будет жить. Однако есть другое: кедровка не трогает шишки, пока не трогает их человек. Глупая птица. Многие люди делают то же. Глаза видят одно оснятое дерево, руки на чинают зудеть. Хотят оснять другое. Кедровки есть...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2