Сибирские огни № 12 - 1972

Может, была в ее сердце месть. Может, она увела ее на войну. Ома ушла в тот же день, когда пошел твой отец... — Что с ней теперь? — Раненый зверь всегда хочет дойти до логова. Человек хочет возвратиться на место, где оставил сердце. — А какая она была из себя. Красивая? Дед задумался, беззвучно шевеля губами. Видно было, каких уси­ лий стоило передать ее образ в словах. — Лицо цвета березы, согретой солнцем. Косы, как листья на оси­ не осенью. Глаза... У нее были глаза козы, которая собирается стать матерью. Нос большой. Красивая... Дед вспотел от старания и разволновался. А женщина получилась самая обыкновенная: белая и румяная, золотистая коса, большеглазая... Нет, такая женщина не могла жить в тайге. В этой избушке. Старик все сочинил. Все старики стараются приукрасить прошлое, нарядить в яркие одежды. Глаза беременной козы!.. Дед, кажется, в восторге от этого сравнения. Разволновался, словно бы помолодел. — Люди звали ее Ороченкой. С добрым сердцем говорили это... Она ушла. Сын ушел... В один день ушли. Добровольно. Им не было равных... Он ушел, она ушла. Почему? — А что тут знать, дед? В один день ушли тысячи людей. Десятки тысяч. Воевать надо было. — Когда рубят много деревьев и оставляют одно, лес вырастает. Когда убивают одного сына — род умирает, — дед провел черствой ла­ дошкой по лицу, словно утираясь' лицо потухло, сделалось жалким. Философствует старик. Не понимает простой истины. Чтобы побе­ дить, надо было идти на смерть. Отец не пошел бы, другой не пошел. Кому же воевать тогда? А дед обижается... С реки донесся громкий всплеск. Потом еще и еще. Рыба, наверно, идет в пролом, устроенный дедом. Не думает он о людях. Тайга сдела­ ла его таким. Надо взглянуть, что он там сделал. Река, опавшая после паводка, бежала мирно, бесшумно винтились воронки, переговаривались перекаты. Только у заездка вода беспокой­ но крутилась, поднималась, с монотонным шумом пробивалась через частокол из тальника. Никакого пролома не было. Дед сделал дело ак­ куратно. Разобрал часть заездка и сплавил. Треть реки от того берега была свободна. Посредине этого прогала стояли козлы, оставленные дедом, на них красовались его труды: грубый рисунок, сделанный но­ жом, изображал крест и стрелу, что в понятии о х о т ч и к о е означало табу. Когда-то такой рисунок имел значение: если охотник не хотел, что­ бы заходили в его таежную избушку, он устраивал самострел в ней, а на двери оставлял такой знак Если знак встречался на звериной тропе, это значило, что дальше идти нельзя, на тропе тот же самострел, при­ готовленный для зверя. Так рассказывал сам старик. Теперь рисунок не имел никакого значения. Рыбаки могут вдоволь посмеяться над наивным человеком. Может, и не станут восстанавли­ вать заездок, работы много: рубить лес, ставить козлы —рыба успеет пройти. Вон как прет. Дно кажется усыпанным серебряными деньгами. Хариус на икромет торопится. А под берегом что? Будто затонувшая коряга зацепилась за камень. Шевелится, всплывает, тонет. Только корье торчит, как гребень. Ээ, она живая. Вон ударила хвостом и исчез­ ла. Таймень! Река снова гулко всплеснула, на этот раз немного^ ниже. Стреми­ тельная волна прорезала течение, угасла над глубиной. Шел таймень, шел ленок, поднимался вверх к нерестилищам. На мелком быстром те-