Сибирские огни № 12 - 1972

от имени его русского друга —этнографа, студента Ленинградского университета Да­ ни Мишина. Избрав в качестве основного средства изображения действительности рассказ от первого лица, автор неизбежно должен был отдать предпочтение описатель­ ной манере перед изобразительной, но, утра­ чивая при этом что-то в яркости и нагляд­ ности жизненных картин, роман, вместе с тем, приобретает высокий эмоциональный настрой, лирическую окрашенность испове­ ди. Атмосфера студенческой дружбы, страстной увлеченности процессом позна­ ния, напряженной учебы и преклонения пе­ ред Наукой, а главное —высокого сознания своей приобщенности к процессу формиро­ вания молрдой советской интеллигенции,— наполняет роман. Это одно из немногих произведений нашей литературы о рожде­ нии многонациональной советской интелли­ генции, и его содержание наглядно подтвер­ ждает, что ее созданием управляли те же силы взаимного доверия одной нации к дру­ гой. бескорыстной помощи более развитых народов социально отсталым, которые со­ ставляли основу всей национальной поли­ тики страны после Октября. Героев романа уже в студенческие годы волнует перспектива сделать свое знание общественно полезным делом,—отсюда та жадность, конкретность и целеустремлен­ ность научных поисков, которые характери­ зуют филолога Аникина, «работающего за десятерых» над изучением языка ненецкого народа, Андрея Боярцева, мечтающего о садах в далекой Сибири, Сергея Петрова, упорно думающего над проблемой движе­ ния в космосе. И вместе с русскими сту­ дентами из университета жарко тянутся к знанию их друзья из Института народов Севеоа —корякская девушка Хэггыт, нен­ цы Тамборен и братья Лампуй; что же ка­ сается главного героя, то «Нота делало счастливым познание». Автор книги без ви­ димого публицистического нажима, после­ довательно и упорно полемизирует с бур­ жуазными теоретиками типа Леви-Брюля, воздвигнувшими «стену между отсталыми и культурными народами» и утверждавшими, что мышление первых «не отражает дей­ ствительность такой, какая она есть». Спо­ собность Лампуев и Нота к усвоению выс­ ших достижений человеческой мысли не ни­ же, чем у русских студентов; другое дело, что им труднее, т. к. часть времени и уси­ лий ухолят на преодоление векового раз­ рыва между культурными уровнями совре­ менной цивилизации и родового общества. Поистине удивительно то упорство, с ко­ торым идет к овладению знанием нивхский юноша Нот Чевыркайн; достойна уважения та бесконечная жажда самоусовершенство­ вания и огромная требовательность к себе, которые живут в герое, и та неудовлетво­ ренность достигнутым, и та широта интере­ сов, которые он выработал на долгом и тернистом пути одного из первых предста­ вителей интеллигенции своего народа. У рассказчика, ведущего лирически- взволнованное повествование о необыкно­ венной судьбе юноши с далекой реки и о своей дружбе с ним, прорывается, конечно, естественное желание показать своеобразие всего его облика. Но главный эмоциональ­ ный тон рассказа —это не удивление не­ обычностью интеллсктуально-психологиче- ского склада человека другого народа, а радостное осознание духовного родства с ним. Главный акцент повествования сделан на тех сторонах восприятия мира героями, которые сближают их, дают воз­ можность одинаково чувствовать, думать, переживать, рождают «сознание принад­ лежности к единой социалистической Ро­ дине, к великой интернациональной армии строителей нового общества»1. По мере тех успехов, которыми ознаме­ новалось в нашей стране национальное строительство, а также в связи с идейно- художественными достижениями литерату­ ры социалистического реализма, историзм становится все более органичным свойством произведений на инонациональную тему. Это сказывается прежде всего в стремлении советских писателей раскрыть усложнив­ шиеся взаимосвязи между человеком и об­ ществом. Частные отношения людей разных национальностей, их общественные, произ­ водственные, личные связи все осознаннее рассматриваются как отражение общего, закономерного для социализма процесса консолидации наций, возникающей на поч­ ве их сотрудничества и взаимопомощи и способствующей тому, чтобы у «советских людей разных национальностей сложились общие черты духовного облика»1 2. И чем ближе к современности, тем все отчетливее главным объектом художественного иссле­ дования становятся те изменения в духов­ ном облике ненца, чукчи, нанайца, которые находят соответствие в общем процессе со­ вершенствования социально-психологических качеств советского человека И что особен­ но важно— из книг А Коптелова. Р. Фра- ермана. Т, Семушкина эта традиция изо­ бражения характера советское человека перешагнула в книги писателей, представ­ ляющих национальную литературу малых народов Сибири- она отчетливо прослежи­ вается в произведениях чукчи Ю. Рытхэу, нанайца Григория Ходжера, алтайцы Л. Ко­ нышева, хакаса Н. Доможакова и др. Произведения русских писателей о жиз­ ни «разных народов» явились как бы худо­ жественной историей формирования мораль­ но-политического единства советского обще­ ства; с другой стороны, они и сами стали важным фактором, формирующим это един­ ство. От книги В. Арсеньева «По Уссурий­ ской тайге» до книги Г. Федосеева «Послед­ ний костер», от образа Дерсу Узала до об­ раза Улукиткана произведения русских пи­ сателей верно служили великой цели спло­ чения советских народов, укреплению их дружбы. 1 Постановление ЦК КПСС о подготовке к 50-летию образования СССР. 2 Программа КПСС. М., 1961. стр. 112,