Сибирские огни № 12 - 1972

от геенны огненной, и мой друг мог бы быть среди них, Я сказал отцу: «Он лучший христианин, чем ты»,— и ушел из дому. Война между нами была обьявлена, но это бы­ ло к лучшему, это было почти освобождение. Церковная служба — это театр, я бывал за кулисами и знал, как создаются ил­ люзии. Я был знаком со многими священниками, знал подробности их жизни. Я вов­ се не собираюсь утверждать, что все они были лицемерами, когда дело касалось чув­ ственности. Их лицемерие было глубже, ужасней, тоньше. Я знал, как растянуть проповедь, пока не будет отдан последний десятиценто­ вик,— это совсем не трудно. Я знал, куда уходят «божьи» деньги. Я знал, хотя и не хотел бы этого знать, что не питаю никакого уважения к людям, с которыми рабо­ таю. И, что самое ужасное, я стал понимать, что если буду продолжать заниматься тем же, то перестану уважать и себя. И то, что я был «юный брат Болдуин», придавало мне больше веса в глазах тех же сутенеров и «рэкетиров», от которых я бежал под за­ щиту церкви. Они по-прежнему видели во мне маленького мальчика, которого надо прибрать к рукам. Они ждали, когда я возьмусь за ум и пойму, что занимаюсь очень прибыльным делом. Они видели, что пока я этого не понимаю и не подозреваю; к то­ му же, они видели, куда могут меня завести всевозрастающие потребности. Они са­ ми знали счет игры, знали, что игровая ситуация складывается в их пользу. Но и я это тоже знал... Я был еще более одинок и уязвим, чем раньше. И кровь агнца совсем не очищала меня. Я оставался таким же черным, как родился. Поэтому, когда я теперь встречался с паствой, мне требовалась вся моя сила, вся воля, чтобы не начать заикать­ ся, чтобы не выругаться, чтобы не посоветовать им выкинуть свои Библии, встать с колен, отправиться домой и организовать, скажем, забастовку против высоких цен за квартиру Когда я смотрел на детей на их медные, коричневые, кофейные лица, обра­ щенные ко мне во время проповеди в Воскресной школе, я чувствовал, что совершаю преступление, говоря им с добром Иисусе, уговаривая их примириться с нищетой на земле, чтобы получить венец вечной жизни. Только ли негры должны получить венец? Не станет ли тогда рай просто другим гетто '1 Может, я и сумел бы с этим как-то примириться, если бы смо> поверить, что в том прибежище, которое я описываю, будет хоть немного любви и доброты. Но я был на кафедре слишком долго и видел слишком много чудовищного. И дело нс только в том, что священники со временем приобре­ тают себе дома и «кадиллаки», в то время как верующие продолжают скрести полы и бросать в тарелку свои десяти- и двадцатипятицентовики. Страшнее то, что в церк­ ви не было любви. Церковь— это маска ненависти, самоненависти и отчаяния. Когда нас учили лю­ бить всех, я думал, что это значит —любить каждого. Но нет, это, оказывается, ка­ салось только тех. кто верит в то же, что и мы. и это совершенно не относится, ска­ жем. к белым К примеру, священник говорил мне, чтоб я никогда и ни при каких об­ стоятельствах не уступал в автобусе места белой женщине. Ведь белые мужчины ни­ когда не уступают места черной женщине. В общем-то это было правильно, и я по­ нимал его ‘мысль Но что же это за мысль и какова цель моего спасения, если она не разрешает мне относиться с любовью к другим, независимо от того, как они отно­ сятся к тебе. То, что делали другие, лежало на их совести, за это они ответят, когда трубы возвестят о судилище Но то, что делаю я, лежит на моей совести, и я тоже от­ вечу, если, конечно, на небесах есть особый суд для погруженных во мрак черных, которых судят не гак, как все прочие человеческие существа пли ангелов. Вероятно, тогда-то мне и пришло в голову, что представление людей о потусторонней жизни есть лишь отражение с заранее известными, желательными нам искажениями того ми­ ра, в котором мы живем. Это относится не только к неграм, о которых не более, чем о других нациях и народностях, можно сказать, что они «простые», «непосредственные», «христиане», но которые просто более, чем другие, угнетены. Точно так же. как мы для белых — потомки Хама, проклятые навеки, белые для нас потомки Каина. Но кончить на этом я не могу, мне есть 'что добавить. Несмотря ни на что, в жизни, от которой я бежал, была своя изюминка, радость, возможность встретиться лицом к лицу с опасностью и уцелеть, а все это так волнует. Может быть, нас, всех