Сибирские огни № 12 - 1972

смотрят в сторону. И вселенная это просто гудящий барабан. И у тебя нет возмож­ ности, никакой возможности—так мне казалось раньше, так иногда кажется мне сей­ ч ас-п росто прожить жизнь, любить жену и детей, друзей, мать и отца и самому быть любимым. Вселенная (а это не только звезды, луна и планеты, цветы, трава и деревья, это еще и все другие люди) не создала условий для твоего существования 41 не дала тебе места в жизни, и еспи любовь не распахнет перед тобой настежь воро­ та, никакая другая сила этого не сделает. Если же отчаешься встретить человеческую любовь, останется только любовь бога. Но бог (я против желания почувствовал это еще тогда, давно, на том необъятном полу), бог — белый И если его любовь так ве­ лика, если он любит всех своих детей одинаково, почему же тогда мы, черные, до сих пор повержены? Почему? Тогда, лежа на полу, я не нашел ответа на этот вопрос — во всяком случае, не нашел того ответа, который мне был нужен,— а я провел на полу всю ночь. Надо мной пели, радовались, молились святые — они «вели» меня к богу. А утром, подняв меня с пола, они сказали, что я «спасен». Я и в самом деле был тогда крайне опустошен, я совершенно иссяк и, в неко­ тором смысле, впервые избавился от всех своих греховных вожделений. Единственно, чем я был переполнен тогда — чувством собственного облегчения. Много лет потом я все не мог спросить себя, почему человеческое избавление должно достигаться таким одновременно языческим и отчаянным, таким ужасно старым и таким невероятно но­ вым путем. Когда я смог задать себе этот вопрос, мне уже было ясно, что принципы, определяющие обряды и обычаи церквей, в которых я рос, ничем не отличаются от принципов, определяющих обряды и обычаи белых церквей. Это принципы —Слепота, Одиночество, Ужас; первый принцип непрерывно и активно развивается, чтобы отри­ цать два других. А мне хотелось, чтобы этими принципами были Вера, Надежда, Ми­ лосердие, но очевидно, что это не так для большинства христиан или того, что мы на­ зываем христианским миром Я был спасен. Но в то же время из непостижимой юношеской хитрости, которой я даже и не пытался пенять, я сразу же решил, что не смогу остаться в церкви просто как еще один верующий. Я должен был что-то делать в этой церкви, чтобы мне не стало там скучно и чтобы я, в конечном счете, не очутился среди несчастных неспасен­ ных парней с Авеню. Кроме того, я, без сомнения, собирался победить своего отца, причем там, где он был сильнее всего. Как бы там ни было, очень скоро после того, как я примкнул к церкви, я стал проповедником —Юным Священником — и оставался на кафедре более трех лет. Моя юность очень быстро сделала меня гораздо более по­ пулярным, чем был отец. Я безжалостно афишировал свое преимущество, потому что это был единственный способ избавиться от его власти. Это было самое ужасное и са­ мое бесчестное время в моей жизни, истерия, которая придавала страсть моим пропо­ ведям, была следствием этого. Я наслаждался вниманием и относительной свободой от наказания, которую давало мне мое новое положение. И, кроме того, я наслаждался неожиданным правом на свободу своей личности. В конце концов, не надо забывать, что я был всего-навсего школьником и, кроме посещения школы, должен был готовить, по крайней мере, одну проповедь в неделю. В те дни, которые смело можно назвать лучшей порой моей жизни, я проповедовал гораздо чаще, чем раз в неделю. Значит, были часы и даже целые дни, когда никто не мог меня прерывать, даже отец. Я обе­ зоружил его. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять, что я так­ же обезоружил и самого себя, и, по существу, ни от чего не избавился. Церковь очень волновала меня. Прошло много времени, прежде чем я избавился от этого волнения, но в глубине души по-настоящему я от этого волнения не избавил­ ся и, наверное, не избавлюсь никогда. Нет на свете музыки, прекрасней церковной, нет драмы, подобной драме тикующих Святых, кающихся грешников, трясущихся бубнов. Для меня ничто не может сравниться с пафосом этих разноцветных измученных иска­ женных ликующих лиц, говорящих из глубин видимого, осязаемого, долгого отчаяния о доброте господа. Я никогда не видел ничего, что могло бы сравниться с огнем и вол­ нением, которые иногда внезапно наполняют церковь и, как говорят многие, застав­ ляют ее «раскачиваться». Ничто из того, что было со мной после, не может сравнить-