Сибирские огни № 12 - 1972

ни холопами, не чувствовали никаких угрызений совести, грабя белых. Несмотря на то, что пуритане-янки отождествляли добродетель с богатством, негры имели вели­ колепные основания для сомнения в том, что деньги добываются и накапливаются только благодаря неизменной верности христианским добродетелям. В любом случае, ' хбелые, укравшие у черных свободу и ежедневно и ежечасно извлекающие выгоду из этой кражи, не имели под ногами твердой моральной почвы. У них были судьи, при­ сяжные, ружья, закон — одним словом, власть. Но это была преступная власть, вы­ зывавшая страх, но не уважение, власть, которую нужно было перехитрить любой це­ ной. И эти добродетели, которые проповедовались, но не практиковались белыми, были просто еще одним средством, чтобы держать негров в повиновении. В то лето оказалось, что моральные преграды, которые, как я полагал, должны оградить меня от опасности, настолько призрачны, что их почти нет. Я не мог отыскать никаких причин для того, чтобы не стать преступником. Я увидел, что в нашей нуж­ де следует винить вовсе не моих богобоязненных родителей, а все наше общество. Я был полон холодной решимости (хотя, может быть, этого еще и не сознавал) ни­ когда не примириться с гетто, скорее умереть и навсегда гореть в аду, чем позволить белому плюнуть на меня, чем смириться со своим «местом» в нашей республике. Я не собирался позволять белым этой страны говорить мне, кто я такой, и, таким образом, ограничивать мои возможности с тем, чтобы, в конечном счете, скрутить меня, И все- таки в меня, конечно, плевали, мне указывали мои рамки, меня могли скрутить безо всяких усилий. Каждый негритянский парень — по крайней мере, на моем месте в то время,— который это сознает, понимает сразу и глубоко, что он подвергается большой опасности и должен как можно скорее найти «нечто», уловку, которая вытащит его из грязи и выведет на дорогу. И совсем неважно, что это будет за уловка. Я понял это и очень испугался, поскольку стало ясно, что дверь ведет ко всем опасностям, и я бросился в лоно церкви. И вот — какой непредвиденный парадокс — именно моя карь­ ера в церкви и оказалась той самой уловкой. Когда я пытался оценить свои способности, то быстро понял, что у меня их почти нет. Чтобы достичь гой жизни, о которой я мечтал, я делал все. как мне казалось, са­ мым наихудшим образом. Я не смог стать профессиональным боксером. Многие из нас пробовали, но очень немногим это удавалось. Я не пел. Я не танцевал. Меня воспитал тот мир, в котором я рос, поэтому я еще не осмеливался серьезно думать о том, что­ бы стать писателем. У меня оставалась только возможность стать одним из тех от­ вратительных людей Авеню, которые были на самом деле не такими уж отвратитель­ ными, как мне это тогда казалось, но которые пугали меня ужасно, потому что я не хотел жить так, как жили они Негров в этой стране — а негры, говоря строго юри­ дически, и не существуют ни в какой другой — учат буквально презирать самих себя с того самого момента, когда они появляются на свет. Этот свет белый, а они — чер­ ные. В руках у белых власть, которая констатирует превосходство белых над черны­ ми (в сущности это означает: так установлено богом), и на свете так много способов заставить понимать разницу между черными и белыми, чувствовать ее, бояться ее. Задолго до того, как негритянский ребенок не только почувствует, но и поймет эту разницу, он уже на нее реагирует, он уже находится под ее контролем. Каждое уси­ лие старших приготовить ребенка к той судьбе, от которой они все равно не в силах его уберечь, заставляют его в тайном страхе ожидать (он и сам этого не сознает) та­ инственного и неумолимого наказания. Он должен быть «хорошим» не только для то­ го, чтобы сделать приятное своим родителям и не заслужить их наказания: за их властью стоит другая, безымянная и безликая, ей бесконечно трудно угодить, и она безгранично жестока. Ужас перед этой властью просачивается в детское сознание через отцовские интонации, когда тот уговаривает, наказывает или ласкает, через случай­ ную бессознательную нотку страха в голосе отца или матери, когда ребенок переходит какую-то особую границу. Он не знает, что это за граница и не получает относитель­ но нее никаких объяснений, что уже пугает само по себе, но страх, который он слы­ шит в голосах старших, пугает его еще больше. Например, тот страх, который я слы­ шал в голосе отца, когда он понимал, что я действительно уверен в своих возможностях