Сибирские огни № 11 - 1972
— Года на два. Отец вздохнул. — Вот видишь, как все обернулось. Ну, отдыхай с дороги.—Он улыбнулся.— Как-никак, а дома-то, поди, все равно лучше? — Лучше,— искренне признался Иван. Все дни он пропадал теперь в окрестностях Елабуги, в лесах, рисовал, рисовал. «Шалаш», «Мельница в поле», «Сосны»... И снова — сосны, сосны. Поездку за границу он все откладывал. Работалось на родине хорошо. Опять он бродил в густых еловых лесах, забирался в непроходимые чащи, где непуганые птицы подпускали совсем близко и в упор, с любопытством разглядывали его, потом бес шумно взлетали и косо уносились, мелькая крыльями меж стволов. Зимой он гостил у сестры Ольги в Сарапуле и написал десятка полтора приличных этюдов. Думал взяться за большую картину, вынашивал ее в душе, да побаивался чего-то, а может и не приспело еще время, оттого и не решался. Только весной будущего года Шишкин собрался, наконец, и выехал за границу. Там он решил поначалу вести дневник, записывать все интересное, но вскоре охла дел, отвращение к разным «чистописаниям» взяло верх, и дневник был заброшен... У художника есть глаза и уши — больше смотри, прислушивайся. В те времена худож ник, не побывавший в Европе, средоточии высокой культуры, не мог считаться полно ценным мастером. Потому выпускники Академии, лучшие, разумеется, получали право на пенсионную заграничную поездку. Шишкин приехал в Берлин и в первый же день, едва устроившись, поспешил в Академию художеств. И был разочарован — здание хорошо, а галерея дрянь. Его удивила грязь в рисовальных классах, он придирчиво рассматривал рисунки и отме чал для себя: сухо и старомодно, пейзажный класс беден оригиналами... Оставаться надолго в Берлине не хотелось да и смысла в том не было. Он отправился в Дрез ден. В первую очередь кинулся осматривать постоянную выставку — и снова, как и в Берлине, остался недоволен. «Мы по невинной скромности упрекаем себя, что писать не умеем или пишем грубо... Но, право, у нас гораздо лучше, я, конечно, беру общее. Черствее и безвкуснее живописи, чем здесь, я ничего не видел... С каким хламом тут перемешаны картины Рубенса и Мурильо!». Но залы галереи ему понравились. Просторные, без всякого шику. И рамы хо роши, сделаны скромно. Ничто не выпирает, не лезет в глаза. И Шишкин с присущей ему прямотой говорит: «Нет, нет, этим мы не можем похвалиться. Мы любим иногда закатить что-нибудь этакое сверх меры, раму, скажем, так раз во сто дороже самой картины»... Зиму Шишкин провел в Мюнхене, наняв небольшую, сходную по цене мастер скую. Подружился с местными художниками. Часто бывал у братьев Бено и Фридри ха Фольца, которые упорно пытались в то время «совместить пейзаж с животными»; получалось нечто невообразимое. Шишкин тоже попробовал, но из этого ничего не вышло. Зимние вечера тянулись долго, снег на тротуарах лежал грязный и мелкий, и в комнате скапливался жиденький серый полумрак. За стеной кто-то пел по-не мецки. Шишкину становилось невыносимо грустно, и он тоже начинал петь что-нибудь свое, русское. Ах, если бы сейчас оказаться там, среди закамских снегов, или на Валааме, или в Сокольниках, чтобы до костей промерзнуть, а потом сидеть за сто лом, пить крепкий чай и спорить, говорить с друзьями об искусстве — столько в душе накопилось! Иногда он заходил в ближайшую таверну, тут подавали доброе вино и свежее баварское пиво с устрицами. Приходили Бено или Фридрих Фольц, садились рядом, но разговор не клеился. Однажды, сидя за угловым столиком, по соседству с компанией подвыпивших немцев, Шишкин заметил, как те выразительно, с насмешкой погляды вают на него и что-то такое, мерзкое, говорят о русских «фрау», а заодно бранят и саму Россию, грязную, дикую страну... Шишкин встал, подошел к их столику и, ткнув 7 Сибирские огни № II 97
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2