Сибирские огни № 11 - 1972

истинные достоинства художественного произведения заключаются в прочных и твер­ дых началах искусства, а не в случайных эффектах и бойкости кисти...» Рисунки были проданы с выставки по невиданной в то время цене — пятьдесят рублей за лист. Шишкин был удостоен второй награды — серебряной медали первого достоинства. Весной 1861 года Шишкин обратился в Совет Академии с просьбой разрешить ему жз трех лет, предназначенных для заграничной поездки, некоторое время провести в России. Разрешение было получено. Он собирался вместе с художником Боголюбо­ вым, только что получившим профессорское звание, побывать на Волге и Каспии, но в последний момент передумал и вместе с товарищами по Академии Карлом Гуном и братьями Верещагиными отправился на родину, где не был почти пять лет. Ехали через Казань. Опять он видел родные закамские леса, раскинувшиеся на многие километры, высокое чистое небо. И когда поднялись на знакомый пригорок, с которого открывался вид на Елабугу, Шишкин так заволновался и обрадовался, что не мог усидеть, соскочил с повозки и побежал по траве. Слева виднелась Тойма, а еще дальше, текла Кама, широко и ровно сверкая на солнце. Был первый день пас­ хи. Гудел праздничный звон, и Шишкину вдруг подумалось, что вовсе и не было долгих лет разлуки, а просто он бродил тут неподалеку да припозднился, задержал­ ся немного и спешит теперь, боясь, что дома его потеряли. — Слышите? — говорил он спутникам.— Дедушкин колокол... Каков звон!.. И вот подъехали к дому, ворота настежь. И он увидел мать, маленькую, словно поубавившуюся в росте. Мать спешила ему навстречу и, не 'дойдя двух шагов, оста­ новилась, и с изумлением смотрела на него, слезы текли по дряблым, сморщенным щекам. — Ваня! — сказала она тихо.— А бородища-то, господи!.. Он засмеялся, притянул ее и бережно обнял. Подошел отец, расцеловались. — Ну, явился, наконец-то? Как все просто! Он опять дома. Его любят и окружают заботой — долгождан­ ный сын. И относятся к нему с величайшим почтением — художник. Он живет в своей комнате. И все здесь мило и дорого ему. Из раскрытого окна видна Тойма, горланят под окном петухи. Смеются девушки, разговаривают о чем-то, проходя мимо. Ни одну из них он не знает. Но ему хорошо — так нарядны и красивы славные эти девушки. Заходит отец и рассказывает о том, о сем, а главным образом о близких его сердцу делах — вот уже несколько лет отец занимается раскопками на Чертовом го­ родище, мечтает да все еще никак не может собраться восстановить башню. И — это уж вовсе новое — собирается написать историю Елабуги. Ну да, конечно, на все ну­ жны средства, признается отец и разводит руками, виновато улыбается: — Теперь уж дай бог в третьей гильдии удержаться. Выше-то не подняться. Впрочем, позже, ухлопав остатки средств на восстановление башни и раскопки Ананьинского могильника, отец не удержался и в третьей купеческой гильдии, пере­ шел в мещанство и целиком посвятил остаток жизни работе над историей родного города. — Николай-то как живет? Отец помолчал, нахмурился и как будто на глазах постарел, опустил плечи. — Помнишь Серка-то? — совсем вроде и не к месту спросил.— Горячий был конь. Прошлой весной в половодье утонул. — Как утонул? — Да в ямину рухнул, а сил-то и не хватило выбраться...— Отец опять помол­ чал, глядя куда-то мимо.— А Николаю похвалиться нечем. Пьет шибко. Неважно жи­ вет. О тебе часто вспоминает. Как напьется, так в слезы: неправ я был, обижал Ва­ нюшку, а ни за что. Сын как родился, тоже Иваном назвал. За границу-то надолго едешь? — поинтересовался отец.