Сибирские огни № 11 - 1972

После праздников, когда они появились в Академии, профессор Воробьев спро­ сил Шишкина: — Отчего вы не присутствовали на акте? Разве вам не было известно? — Было,— ответил Шишкин,— но я неважно себя чувствовал. ...Сократ Макси­ мович, где же сейчас моя медаль? — В канцелярии. Вы зайдите, попросите, возможно... Шишкин знал, что такое канцелярия и что значит «просить» канцеляристов, по­ этому предпочел обратиться с просьбой к профессору: — Сократ Максимович, а вы не могли бы... Мне самому дак-то неловко. — Ну, что же, попробую. На другой день Воробьев с торжественным видом подошел к Шишкину и сказал: — Вот ваша награда. Прошу принять. И от души поздравляю. Надеюсь, не по­ следняя. Медаль, как свидетельство первых неоспоримых успехов, была отправлена домой, в Елабугу, и вызвала у родных радость и восхищение. Лето Шишкин и Гине провели на Острове Валаам. Покой и тишина окружала их — они жили среди природы и молчаливых, недокучливых монахов. Монастырские стены были массивны, устойчивы, казалось, они вырастали из земли и были ее про­ должением. За этими стенами текла своя, особая жизнь. Хмурые послушники, с блед­ но-восковыми лицами, как тени, скользили мимо, с каким-то непонятным и жгучим интересом разглядывая молодых художников. Мастерскую друзья устроили в небольшой келье с крутыми, сводчатыми потол­ ками, с двумя окнами, запрятанными в глубокие каменные ниши. Дни стояли ровные и сумрачные. К вечеру в лощинах, в прибрежных разломах скапливался густой плы­ вучий туман, а утром являлось солнце, проглядывало сквозь рваные проемы низких облаков и снова погружалось в их глубину, роняя на землю плотную серую тень. Друзья просыпались рано и отправлялись на этюды к озеру. Тропа петляла сквозь густые заросли, тяжелая роса лежала на траве. Свежий ветер дул с Ладоги. Чем дальше они уходили, тем дремучее, задумчивее становился лес, даже ветер не проникал сюда. Они выбирали место, располагались поудобнее, осматривались и вдруг обнаруживали — буквально шагах в тридцати высился огромный причудливый камень, на пепельно-сером фоне которого отчетливо рисовались коричневые сосны. — Это же готовая гравюра! — восклицал Шишкин.— Остается перенести на бу­ магу, только и всего. Но стоило остановиться и оглядеться, как новый, еще более удивительный пей­ заж оказывался впереди. И они шли дальше, не зная, где и с чего начать, растерян­ но улыбались, глядя друг на друга. Шишкин говорил: — Ну все, хватит, здесь будем работать. Устанавливали мольберты, закрепляли холсты, и Гине нетерпеливо клал первый мазок. Шишкин не спешил. Он ходил, шурша высокой травой, ощупывал шерохова­ тые стволы сосен. Гине смеялся: — Можно подумать, что ты не писать, а лепить собираешься. Шишкин, наконец, возвращался, брал в руки палитру, кисть и так же не спеша начинал смешивать краски, выбирая нужный цвет... Монастырские колокола звонили к заутрене. Гине искоса поглядывал на Шишкина. Непонятно, каким образом ужива­ ются в этом человеке спокойствие, медлительность и эта непостижимая, почти фанта­ стическая работоспособность. Еще и часа не прошло, а у него уже готов этюд. Гине подходит, разглядывает и, ничего не сказав, возвращается к своему мольберту. — Слышь, Ваня, как тебе моя мазня? — говорит он через минуту, немного оби­ жаясь на друга за его невнимание, впрочем сознавая, что Шишкин просто-напросто увлечен и ему сейчас не до него,— Сударь, могу я отнять у вас несколько драгоцен­ ных минут? Шишкин виновато улыбается.