Сибирские огни № 11 - 1972

нован не меньше. Он вспомнил, как несколько дней назад, когда он вернулся из Со­ кольников в плохом настроении, Мокрицкий сказал ему: природа совершенна и нет надобности ее улучшать, даже в рисунке. Об этом и Чернышевский говорит: лучше, чем в действительности, невозможно представить природу. — Ничего не надо придумывать,— говорил Гине.— Помните, как там сказано: жизнь так широка и многосторонн-я, что в ней без труда можно найти досыта всего. Знай ищи, не ленись! — добавил он от себя. — Придумывать, возможно, и не надо, а думать следует,— подал голос Иван.— При* самой совершенной технике мы не в силах передать абсолютной правды. Приро­ да богаче нашего воображения, потому что...— Он поколебался, раздумывая.— Пото­ му, наверное, все-таки, что не мы создали природу, а природа создала нас. — Значит, по-твоему,— спросил Гине,— человек не самое разумное существо в природе? — Самое разумное — гармония в природе. Себя от природы не надо отделять. — Но человеку многое подвластно. — Многое, но не все. — А природа? — Я же тебе сказал: человек неотделим от природы,— Он опять задумался на­ долго, шел молча, решая, наверное, для себя в уме очень важную и нелегкую зада­ чу.— И потому, мне кажется, нет одинаковой природы,— сказал он,— хотя везде она, по-своему, может, и прекрасна... В Подмосковье такие леса, а у нас в Закамье Такие да не совсем такие. Я уже не говорю об итальянских или французских лесах... — А ты их видел, бывал там, в итальянских-то или французских лесах? Может, они ничем и не отличаются от наших! — Не бывал. Но уверен: природе, как и людям, присуще свое, национальное. — Что, что, повтори? — смеясь, спросил Гине. Иван не стал повторять. Ознобишин только изредка вставлял слово, и трудно было понять, на чьей он сто­ роне. Петруша Крымов и вовсе старался не спорить, а дожидался, когда спор кон­ чится, и когда станет ясно — где право, а где лево. Он был мил, простодушен, но не имел какой-либо твердой собственной точки зрения. Зато Иван был упорен в своих мыслях и нелегко с ними расставался, даже если они в чем-то и были ошибочны. И он впервые пришел к неожиданной и новой для себя мысли — отчего такие превосходные живописцы, как Сильвестр Щедрин и Михаил Лебедев, оставляют его холодным и рав­ нодушным: они воспроизводили красоты итальянского, а не русского пейзажа, пола­ гая, видно, что красота не суть национального характера... •— Красота есть всегда красота!— уже кричал, размахивая руками Гине.—И мне совершенно неважно, где написан пейзаж — в Булонском лесу или в Сокольниках. И характер тут ни при чем. Важно, как это сделано. Мастером или ремесленником. Да, да! — Да будет вам,— взмолился Ознобишин.— Вашему спору не видно конца. Гля­ дите, уже рассвело! — Наш спор решит время,— сердито буркнул Иван. Они и вправду не заметили, как наступило утро, ясное и свежее, и небо, по ко­ торому словно слегка провели огромной кистью, нежно розовело; светились окна в ка­ менных домах Замоскворечья. Друзья были одеты легко, и утренний озноб пробирал их. Они повернули и зашагали обратно. Мокрицкий, беседуя как-то со своим учеником, улыбнулся и вдруг сказал: «Да вы, мой друг, уже вполне сложившийся художник, я имею в виду не технику рисо­ вания — этому вы всю жизнь будете учиться,— а ваше отношение к творчеству». Это была последняя их весна, и оба уже чувствовали, понимали, что скоро предстоит расставание. Аполлон Николаевич с грустью и сожалением говорил, как всегда при сильном волнении заметно заикаясь: